Во время войны рядом со старой московской больницей жил мальчик. Он приходил к раненым и, встав на табуретку, читал стихи, пел частушки… Домой возвращался, зажав в кулачке кусочек хлеба, а иногда сахара. Став взрослым, он написал песню о войне — одну из лучших. Но начнем с историй других песен — тех, что пели бойцы в окопах, землянках, в перерывах между боями.
«В землянке», 1942
Стихи: Алексей Сурков. Музыка: Константин Листов.
«До тебя мне дойти нелегко, а до смерти — четыре шага».
Стихотворение, написанное в ноябре 1941-го, вовсе не должно было стать песней. «Это были 16 „домашних“ строк из письма жене, Софье Антоновне, — признавался военный журналист Алексей Сурков. — Письмо было написано после одного очень трудного для меня фронтового дня под Истрой, когда нам пришлось ночью после тяжелого боя пробиваться из окружения со штабом одного из гвардейских полков…» Уставший и промерзший насквозь боец, отогреваясь в землянке, записал случайные строчки в блокнот. А в феврале 1942 года в редакцию фронтовой газеты пришел композитор Константин Листов. «Стал просить что-нибудь, на что можно написать песню, — вспоминал Сурков. — „Чего-нибудь“ не оказалось. И тут я, на счастье, вспомнил о стихах, написанных домой, разыскал их в блокноте и отдал Листову, будучи абсолютно уверенным, что песня из этого лирического стихотворения не выйдет».
Через неделю песня была готова. Текст и ноты напечатали в «Комсомольской правде» 25 марта 1942 года, и вскоре ее уже пели на всех фронтах и в тылу. Военная цензура, правда, попыталась вмешаться, заявив, что в тексте есть упаднические строки: «До тебя мне дойти нелегко, а до смерти — четыре шага». Но песня уже ушла в народ. А поэту вскоре пришло письмо от шестерых танкистов: «Мы слышали, что кому-то не нравится строчка „до смерти четыре шага“. Напишите для этих людей, что до смерти четыре тысячи английских миль, а нам оставьте так, как есть. Мы-то знаем, сколько шагов до нее, до смерти».
«Синий платочек», 1940–1942
Стихи: Яков Галицкий, Михаил Максимов. Музыка: Ежи Петерсбурский.
«Строчит пулеметчик за синий платочек, что был на плечах дорогих».
Песня родилась дважды. Первый раз — в 1940-м во время выступления в московском саду «Эрмитаж» польского эстрадного коллектива «Голубой джаз». Музыканты фактически бежали из Польши, от угрозы надвигающегося фашизма, и с 1939 года давали концерты в Минске, Львове и других городах. И вот идет концерт, пианист Ежи Петерсбургский (автор танго «Утомленное солнце») начинает играть недавно сочиненную мелодию. А один из зрителей, драматург и поэт Яков Галицкий, тут же набрасывает текст про синенький скромный платочек. После концерта он подошел к музыкантам и предложил исполнять композицию как песню.
Вскоре она стала популярной — звучала и на танцплощадках, и на концертах популярных певцов. С началом войны текст стал меняться. Был, например, вариант со словами «Двадцать второго июня, ровно в 4 часа…» А самой популярной стала версия, впервые прозвучавшая в исполнении Клавдии Шульженко. Текст переделал литсотрудник газеты «В решающий бой!» 54-й армии Волховского фронта лейтенант Михаил Максимов, именно с этими стихами песня стала фронтовым хитом. Особенно ее полюбили пулеметчики — они были уверены, что песня написана про них.
«Катюша», 1938
Стихи: Михаил Исаковский. Музыка: Матвей Блантер.
«Пусть он землю бережет родную, а любовь Катюша сбережет».
Дело было еще до войны. Исаковский набросал несколько первых строк стихотворения о весне, любви и цветущих садах. Но дальше текст не пошел. Есть образ девушки Катюши, легкий хороший ритм, а как развивать сюжет — непонятно. Так и лежали эти восемь строчек, пока композитор Блантер не спросил, есть ли какой-нибудь текст для песни. Есть, но неоконченный… Поэт присел за столик кафе и тут же набросал на листке две строфы. А композитор загорелся, увлекся текстом. Бился, пока не сложилась песня. Тут уж пришлось поэту завершать стихи. И вроде бы до войны еще было далеко, но появился образ бойца на дальнем пограничье. Предчувствие беды уже витало в воздухе, на фоне вестей о гражданской войне в Испании, о боях с японцами о озера Хасан. Впервые «Катюшу» исполнила Валентина Батищева 27 ноября 1938 года в Колонном зале Дома Союзов.
В войну песня звучала и в прежнем виде, как символ мирной жизни, и с переделанным текстом, так что Катюша становилась то медсестрой, то боевой подругой с автоматом наперевес, то партизанкой (читайте также: 10 героинь Великой Отечественной войны). А уж когда «катюшами» прозвали новые боевые машины реактивной артиллерии, наводившие ужас на фашистов, песня обрела новый победный смысл.
«Случайный вальс», 1943
Стихи: Евгений Долматовский. Музыка: Марк Фрадкин.
«Утро зовет снова в поход. Покидая ваш маленький город, я пройду мимо ваших ворот».
Эта песня — ровесница Сталинградской битвы. Но первая версия текста появилась раньше. Стихотворение было опубликовано в фронтовой многотиражке под названием «Танцы до утра». Эту фразу поэт увидел в объявлении на дверях клуба в селе, где остановилась воинская колонна, и был поражен: идет война, а жизнь продолжается. Позже, уже под Сталинградом, показал текст Марку Фрадкину, который кочевал по фронтам с бригадами артистов, и тот наиграл на трофейном аккордеоне вальсовую мелодию. Так что стихи пришлось переделать под ритм вальса. Но сюжет остался прежним, и он был связан с реальной историей. Молодой летчик Василий Васильев рассказал Долматовскому, как танцевал с девушкой по имени Зина. Самое удивительное, что Зина нашлась! Песня прозвучала на радио, и вскоре пришло письмо от той самой девушки. Только передать письмо было уже некому: Васильев погиб.
Поначалу песня называлась «Офицерский вальс», и в ней пелось: «И лежит у меня на погоне незнакомая ваша рука». Говорят, что Сталин, послушав песню, возмутился: офицер должен воевать, а не танцевать! И как может хрупкая девушка доставать до плеча большого и сильного советского офицера? Так появилось название «Случайный вальс», а рука девушки стала лежать не на погоне, а на ладони.
«Темная ночь», 1943
Стихи: Владимир Агатов. Музыка: Никита Богословский.
«Верю в тебя, дорогую подругу мою, эта вера от пули меня темной ночью хранила».
Шла работа над фильмом «Два бойца». В разгар войны очень важно было выпустить картину, которой поверят, которая будет поднимать боевой дух. Режиссер Леонид Луков бился над эпизодом, когда солдат пишет письмо домой, но сцена не получалась. А что, если в этот момент будет звучать песня, передающая чувства бойца? Режиссер бросился за помощью к другу, композитору Никите Богословскому. Тот уже через полчаса сыграл нужную мелодию. Вместе они поехали к поэту Владимиру Агатову, и вскоре песня была готова. Сложилась она легко, а вот записать ее оказалась сложной задачей: Марк Бернес напел больше десяти дублей, а добиться нужной душевности и лиризма не удавалось. И вот наконец получилось! Вышли из студии уже под утро. И услышали, как кто-то из работников киностудии уже напевает песню, которая только-только родилась.
После выхода фильма на экраны песня так полюбилась зрителям, что ее решили записать в студии грампластинок. Напечатали тираж, стали проверять: ставят пластинку, а она хрипит. Берут вторую, пятую, десятую — все тот же странный хрип. Оказалось, что испорчена матрица: женщина-техник, записывая песню, плакала так, что залила ее слезами. Пришлось делать заново: «Темная ночь» вышла со второй матрицы.
«Последний бой», 1968
Стихи и музыка: Михаил Ножкин.
«Еще немного, еще чуть-чуть… Последний бой — он трудный самый. А я в Россию домой хочу, я так давно не видел маму».
Во время съемок киноэпопеи «Освобождение» Михаил Ножкин, сыгравший роль лейтенанта Ярцева, командира штурмовой роты, написал песню. Он был сыном фронтовика, получившего ранения и попавшего в плен под Ржевом. Узника Дахау и Бухенвальда, которому удалось остаться в живых. А еще он был ребенком войны (читайте также: Дети войны: советские актрисы вспоминают о страшных годах). Вместе с мамой жил недалеко от Яузского госпиталя, ходил с ней в больницу — мать Ножкина была старшей операционной сестрой.
– Я видел войну, что называется, в лицо. В госпиталь ежедневно привозили раненых, — рассказывал Михаил Иванович после премьеры. — Помню замотанных в шины солдат, струбцины, костыли… И что поразительно, в этой сплошной боли не было ни одного озлобленного человека. Фронтовики шутили, улыбались. Вначале я слушал их истории, потом начал выступать. Меня водружали на табуретку, я читал стихи, плясал, пел песни, частушки. Помню, как чья-то рука протягивала мне кусочек сахара или хлеба. И помню прекрасно эту огромную востребованность песни. И двор наш пел, и семья пела, и страна пела».
«Журавли», 1969
Стихи: Расул Гамзатов. Музыка: Ян Френкель
«Настанет день, и с журавлиной стаей я поплыву в такой же сизой мгле, из-под небес по-птичьи окликая всех тех, кого оставил на земле».
Марк Бернес уже знал, что умирает: рак легкого. В журнале «Новый мир» он увидел стихотворение Расула Гамзатова в русском переводе Наума Гребнева: «Мне кажется порою, что джигиты, с кровавых не пришедшие полей, в могилах братских не были зарыты, а превратились в белых журавлей». Ему так понравились стихи, что он связался с автором и попросил разрешения внести правки в текст. Сохранился экземпляр журнала, где вместо джигитов вписаны солдаты, поправлены рукой Бернеса и некоторые другие строчки. Запись песни на музыку Яна Френкеля стала последней в жизни артиста.
«Бернес, после того как услышал музыку, торопил всех как можно скорее записать песню. Как говорил Ян, он хотел точку в своей жизни поставить именно этой песней, — вспоминал композитор Юрий Рабинович. — Запись для Бернеса была неимоверно тяжела. Но он мужественно вынес все и записал «Журавлей».
Марк Наумович уже с трудом ходил, но все же 8 июля 1969 года сын отвез его в студию. Песня была записана с одного дубля. Через полтора месяца «Журавли» звучали во время прощания с артистом в Доме кино.
«Журавли» стали одной из самых любимых и великих песен ХХ века. Начиная с 1986 года сначала в Дагестане, а затем и в других регионах появилась традиция — 22 октября проводить праздник белых журавлей в память о погибших солдатах.