Тамара Гвердцители: «Я не завожу романы с тем, с кем работаю»

– В последний день зимы вы выступите в Кремле с большим концертом. Можете рассказать о программе или это всегда должен быть сюрприз для зрителей?

– Это будет историческая программа, посвященная 75-летию Великой Победы. Прозвучат военные песни, пропущенные через себя и представленные с новым видением. Надеемся показать отношение к тому, что пережили наши родители, дедушки и бабушки. Так что в основном это будут военные песни плюс, надеюсь, несколько наиболее любимых публикой произведений на бис из моего репертуара.

– Как вы отбирали военные песни, которых очень много?

– Это была трудная задача, потому что это отдельный культурный пласт. Я отбирала по принципу то, что близко мне как женщине, как человеку, чья семья была эвакуирована в 1941 году из Одессы. Благодаря этой эвакуации мамина семья выжила. Маме было тогда три года. Ее родители имели возможность взять ее, сесть в благословенный поезд и убежать от фашистов.

– Мама что-то помнит о том времени, что-то рассказывала вам?

– Конечно. Мама до сих пор очень хорошо помнит звуки бомбежек. Она с семьей добралась до Дальнего Севера, а потом они попали в Грузию. Тысячи эвакуированных людей отправили вглубь страны, где был тыл и можно было выжить. Мама совсем ребенком попала в Читинскую область, где эвакуированных поселили в специальные строения. Это был очень сложный жизненный период для всех советских людей, и я помню, что дедушка каждый день благодарил Бога за то, что ему удалось спасти семью. Трудно представить, как люди жили в то время. Стоял 45-градусный мороз, и мама помнит особый звук от снега. Сколько бы лет человеку ни было, ужас войны нависал над всеми. Маленький человечек чувствовал, что происходит что-то не то. А когда они попали в Грузию, то чувствовали, будто очутились на какой-то другой, солнечной планете, где люди оставались человечными и теплыми, несмотря на то что шла война. Любое переселение — это драма для семьи, и грузины испытывали сочувствие к переселенцам.

– Вашей маме в апреле будет 81. Как она себя чувствует, чем занимается?

– Мы стараемся держать себя в форме и физически, и психологически. Но мама больше внимания уделяет не себе, а мне и проблемам нашей семьи. Как одесская мама она не может не жить проблемами детей.

– Вы живете вдвоем?

– Да, присматриваем друг за другом.

– В Москве?

– Да, уже 20 лет. Многие люди переезжают сюда намеренно, потому что им нужна только Москва, а у нас так получилось ввиду личных обстоятельств, которым мы благодарны. В Москве много очарования и притягательных моментов. Здесь важно пробиться и получить значимую роль, что мне удалось. А в Грузию я часто езжу — это моя родина, с которой у меня жизненно-энергетические связи.

– А есть здесь грузинская диаспора певцов?

– Нет, но мы все знакомы, и со всеми у меня хорошие отношения. Я дружу с Сосо Палиашвили, с которым мы учились в консерватории, правда, я на два года старше.

– Знаю, мама выбирает вам наряды на концерты и светские выходы. А в жизни она вам тоже подсказывает, что надеть?

– Я взрослая девочка, но мы с мамой бываем и в интернете, и во Франции, и знаем, где одеваться. Судя по тому, как я одета, у мамы отличный врожденный вкус. А я туда добавляю характерный грузинский вкус, и получается то, что нравится многим людям.

– Какие житейские советы дает вам мама?

– Конечно, я с ней всегда могу посоветоваться. Но она воспитала во мне и брате такое нестандартное и независимое мышление, потому что понимала, что нам придется самим бороться с какими-то событиями и людскими пороками. Она воспитала в нас чувство толерантности и умение прощать.

– Одна из самых известных песен в вашем репертуаре — «Мамины глаза». А какие глаза у вашей мамы?

– Самые чудесные и красивые на свете. Но по цвету и форме у нас они совершенно разные.

Нельзя сравнивать страсти с профессией

– Как получилось, что вы, будучи грузинкой, выбирали в первую очередь сцену, а не семью?

– Семья — это великое понятие. Конечно, многие не могут представить ее себе без мужчины, мужа. Но это еще и родители, дети, братья и сестры. Мы с мамой стараемся объединять вокруг себя всех своих родных. А между страстями и репетициями я выбираю репетиции.

– А если между семьей и репетициями?

– Тут не может быть противопоставления. Те артистки, которые добиваются всего своим трудом, а не с помощью смазливого личика или мужа, не могут противопоставлять сцену и мужа. Это сложно, мы стараемся это делать, но почти ни у кого не получилось. Во всем мире две-три женщины, которым это удалось. Ну дай Бог им здоровья. А у большинства великих артисток это не вышло. Это мой ответ навсегда — он не изменится, независимо ни от чего. Это моя жизненная позиция. Нельзя сравнивать страсти с профессией.

– Ваши мужчины никогда не пытались поставить вас перед таким выбором и запереть вас от народа?

– Нет, они все были адекватными, хотя, возможно, внутренняя ревность присутствовала. Они понимали, что имеют дело с артисткой и что это непросто. Поэтому никого не могу ни в чем винить.

– Вся ваша жизнь — это подготовка к выступлениям? Или бывает, что она занята чем-то далеким от этого?

– Как профессиональная артистка я очень много думаю о музыке. Это мое органичное состояние. Я могу одновременно думать о трех-четырех позициях. Это меня совсем не тяготит. Это ведь не на работу каждый день ходить. Я во всем нахожу творческую увлеченность, и такое состояние не является для меня странным.

– Помните начало творческого пути?

– Заметив мои большие певческие способности, мама решила, что я должна быть в музыке, потому что без огромной классической базы певица не может существовать ни сегодня, ни вчера, ни завтра. Поэтому меня в 5 лет привели на экзамены. У меня обнаружили абсолютный слух, который необходим скрипачам, и маму попросили отдать меня в струнную секцию. Однако я тогда уже очень увлеченно играла со слуха на фортепиано, и моя бабушка Тамара Ивановна, мама моего отца, была пианисткой, то решили отдать меня на класс фортепиано. Это было судьбоносное мамино решение, которое привело меня в большую музыку.

– Как вы перешли с фортепиано на пение?

– Я участвовала с песнями в разных программах, и это привлекло внимание руководителя детского ансамбля «Мзиури» (что значит «Солнечный» в переводе с грузинского), куда меня пригласили в 10 лет. Это потрясающий девичий ансамбль, созданный в Грузии в 1972 году, в котором маленькие девочки играли на всех инструментах и пели. Его успех не удалось повторить никому. Туда нужны были улыбающиеся, радостные, бойкие девочки, а я так и осталась серьезной. Пела о капитане, о мире, о дружбе. Начались гастроли, началась жизнь отличная от школы. Завершила я образование в консерватории, где получила красный диплом, и встала перед выбором — вокал или карьера пианистки. Выбор за меня сделала судьба, и я стала певицей.

– Заниматься фортепиано вам нравилось или заставляли себя?

– Мне это очень нравилось. Тем более я начала сочинять музыку, и у меня возник собственный маленький мир. Я слышала свой голос — пела, аккомпанируя себе, а потом шла на музыку, где у меня были большие успехи. А это большой адреналин для маленькой девочки. Ты переходишь с гамм на Гайдна и Моцарта, и тебя уже не интересуют развлечения твоих сверстников. Я царствовала в своем придуманном музыкальном мире, где царят успех и признание. Ты становишься соучастником великой музыки, что-то творишь.

– А сейчас вы себе аккомпанируете?

– Да, когда исполняю собственные произведения на стихи Марины Цветаевой.

на свадьбу зашла маргарет тэтчер

– Вы выступали на конкурсе «Красная гвоздика» в 1981 году перед Кобзоном, Пахмутовой и Добронравовым, Тариведиевым, а позже выступали вместе с ними на разных мероприятиях и их юбилеях. Обсуждали ли вы с ними, что все началось с того конкурса?

– Конечно, тогда я даже мечтать не могла, что такое будет. Но когда находишься в творческом горении, тебя начинают признавать и любить. Начинается некая дружба, хотя так фамильярно говорить о небожителях. А теплые отношения и любовь выражаются и звучат в этих величайших песнях.

– А какие-то напутствия они вам давали?

– Самое главное, что они признали талант и артистические способности. Никто не остается вечно 18-летним, поэтому они смотрят на профессионализм, развитие, новые песни. В этом и заключалось напутствие Пахмутовой и Добронравова, а Иосиф Давыдович с этого возраста всегда меня поддерживал, тепло и по-человечески относился. Он давал мне советы, как и что петь, зачем выходить на сцену. Мы могли обменяться несколькими фразами на репетиции — и все становилось ясным и прозрачным. А я даже представить себе не могла, что спою с Кобзоном, этой глыбой, на одной сцене.

– Еще вы как-то признались, что, будучи совсем молоденькой девочкой, вы влюбились во время выступления в Испании в испанца Хорхе и обменялись домашними адресами. До переписки дело дошло?

– Да, но это было недолго и мучительно, потому что ничто не могло выйти из этих отношений. Нам, подросткам, их просто бы не позволили. Письма шли долго, а новая встреча была в те времена невозможна. Меня больше не отправили бы в Испанию, а его семье потратить деньги на поездку в гости к девочке в Грузию было бы слишком расточительно.

– А на каком языке переписывались?

– На английском.

– В 18 лет вы знали его так хорошо, чтобы переписываться с иностранцем?

– Мама меня с 3 лет водила в английский сад, так что этот язык был у меня в ушах.

– А когда страна открылась, не съездили к нему еще раз?

– Нет, жизнь изменилась, и все это кануло в Лету. Хотя он может найти меня по интернету, а я его — нет.

– Вдруг он смотрит вас и боится признаться?

– Может быть. Вот что жизнь приносит — это профессионализм и боязнь.

– Все ваши любовные истории очень романтичны. Первое предложение выйти замуж вы получили под бомбежкой в Афганистане?

– Да, мы там выступали для поднятия духа воинов, а будущий муж позвонил мне из Грузии.

– И на эту свадьбу зашла Маргарет Тэтчер?

– Да, ей показывали счастливые грузинские семьи.

– Удалось с ней пообщаться, сфотографироваться на память?

– Нет, я была невестой и думала только о женихе, свадьбе и о том, что я самая красивая в самом красивом свадебном платье. Других мыслей у невест не бывает. Так что мне было не до Тэтчер, голова и сердце были в другом измерении.

– А что не сложилось с мужем?

– Мы оказались в разных странах, к чему он был не готов. Он остался работать в Грузии, а я с сыном уехала в Москву. Сын потом уехал в США, а оттуда в Англию. Ему сейчас 34 года, сердце его свободно. Пока в этом плане тишина. Он весь в учебе, книгах. Он историк, окончил Лондонский университет и пишет сейчас докторскую диссертацию о событиях XX века, включая Вторую мировую войну. Мама в нас с братом воспитала почтение к родителям. Родители, конечно, гордятся, когда дети хорошие. И я своим сыном горжусь. Он только завершает учебу. У него два года была стипендия, а потом я стала помогать, потому что по-другому за границей учиться невозможно.

– Часто удается видеться?

– Он приезжает к нам или мы едем в Грузию, а раньше — в Англию. Так и живем.

– Вы его не торопите с женитьбой и внуками?

– Нет, это его решение, я его не тороплю. Человек сам должен ориентироваться в своем времени, чувствах, и никакого давления и педалирования этой темы быть не должно.

про любовь никто ничего не знает

– Можно вас спросить про второго мужа?..

– А зачем нам столько говорить о мужьях? Давайте лучше поговорим о любви.

– Как певица, поющая про любовь, что вы вынесли с высоты вашего опыта?

– Про любовь никто ничего не знает, и я в том числе. Это большое прекрасное чувство, которое делает людей людьми. Самое воспетое человечеством чувство — это любовь мужчины и женщины. На этом основано искусство, и все его жанры и формы служат одному.

– Любви?

– Да, и это чувство будет существовать до скончания века. Пусть люди будут полны возвышенных чувств, из которых создается семья, мечта, грезы и вечная весна в душе. Чем жестче мир, тем больше хочется, чтобы люди любили, жили в гармонии с собой и нашли человека, перед которым они раскроются и станут лучше.

– Почему почти все песни в основном про любовь мужчины и женщины, и гораздо меньше их про безусловную материнскую любовь?

– Потому что за несколькими исключениями все музыкальные произведения созданы мужчинами. Вся живопись тоже существует благодаря мужчинам, которые смогли перенести свои чувства на бумагу. мужчины сильны духовно и сердечно, потому что сочиняют такие произведения во имя любви.

– Вы признаете только жертвенную любовь от мужчины — чтобы он мог пожертвовать своей карьерой, переехать за любимой в другую страну?

– Я так думала в 18 лет и продолжаю так считать и сейчас. У меня остались те же взгляды, только сейчас я более уравновешенная и понимаю, тогда я тоже все делала правильно. По-прежнему не смогла бы простить измены и предательства.

– Как вы себя физически и душевно готовите к выступлению?

– В этот день бывает репетиция, потом гримерочные и стилистические поправки. У артистов есть свои физические секреты — кто-то на голову становится, кто-то еще что-то делает, чтобы прийти в форму. Всегда трудно выходить в многотысячный зал, и особенно мучительно, когда это приходится делать в день приезда во время туров. Такая готовность вырабатывается годами. Кажется, что шагу не сможешь ступить, а нужно выходить и петь два с половиной часа. Но откуда-то силы появляются, глаз горит, надеваешь платье — и вперед. Тренаж и многолетние репетиции — это все, они вырабатывают силы.

– Заметили, что в последние годы, когда дают отчеты о концертах, многие журналы и газеты пишут вовсе не о репертуаре, а о том, во что были одеты певица или певец, шло или не шло это им.

– В артисте все-таки главное — талант, но платья тоже очень важны. Это же концерт, а публику надо уважать. У нас в стране всегда любили хороших артистов. Это замечательные образы, красивые, не вульгарные люди.

– Платья вы покупаете сами или помогают спонсоры?

– Я считаю, что платье — это вторая кожа для певицы. Это же не 5 минут пройтись по дорожке, а находиться и петь в нем 30–45 минут. Есть дизайнеры в России, Грузии, Испании, которым я доверяю. Если же я приглашенная звезда в разных театрах, то театр, естественно, заботится о костюмах. Напрокат я платье никогда не беру. Половина моих платьев в Грузии. Я нашла дома место, где хранятся мои платья с самых первых. На них приятно смотреть, возникает чувство не зря проведенного времени.

– Вы можете в одном платье выступить дважды?

– Стараемся не повторяться, но иногда бывает, что одно концертное платье эксплуатируется на протяжении года как часть программы.

– А украшения откуда берете?

– Я люблю украшения, иногда надеваю их больше, иногда меньше, но это все мое, не прокат.

– Еще заметила, что после сборных концертов, когда вы выходите к журналистам на короткие интервью, вас постоянно спрашивают, в чем секрет стройности вашей фигуры и на каких диетах вы сидите. И вы что-то отвечаете, хотя ни на каких диетах вы, грузинка, конечно же, не сидите. Вам так сложно возразить человеку? Боитесь обидеть?

– Да, вы правильно заметили: диеты — это нереально для певиц и певцов. Если меня об этом спрашивают, я тактично стараюсь перевести разговор на другое. Такт не означает согласие со всем, о чем спрашивают.

– И вы всегда отвечаете очень-очень спокойно.

– Эмоции я берегу для сцены. Вывести меня из равновесия трудно даже журналистам.

– Вы часто уходите от прямого ответа на вопрос и говорите не о себе, а о великих людях, которые вас окружают. Это из скромности?

– Это такая одесская позиция: не говорить о себе, а переводить разговор на других.

– Ваша мама не оставляет надежду, что в вашу жизнь еще войдет мужчина в весомом статусе?

– Мама может так говорить, а мне не следует.

– Вы не влюблялись в своих партнеров, с которыми выступали вместе, например в Леграна?

– На сцене любовь длится столько, сколько идет концерт. Я не завожу никаких романов с теми, с кем работаю. Это закон театра, закон сцены. Никаких ресторанов и обнимашек после.

ни один подарок не останется без должного внимания

– Есть ли у вас женские хобби?

– Я люблю, когда дома все красиво, есть вкусная еда. Мама потрясающе готовит, как любая одесская мама, с примесью величайшей грузинской кухни. Мы ухаживаем за цветами, которые преподносят зрители. Они могут быть спокойны: ни один подарок не останется без должного внимания. Букет ставим в самую красивую вазу в лучшем месте. Замечательно, что в профессиональной жизни есть столько цветов. Если бы была возможность, мы, наверное, развели бы сад, но таких возможностей не было. Самое главное, я считаю, это тяга к красоте и красочности.

– А сколько примерно держатся цветы, которые вам дарят на концертах?

– По-разному: и неделю, и десять дней, и две недели. Но за ними нужно ухаживать.

– А есть любимые цветы?

– Я очень люблю розы, гвоздики, маки, подсолнухи — солнечные и очень романтичные цветы. Я помню, как в детстве мы приезжали на дачу и там были поля невероятной красоты.

– Сколько ваз у вас дома, чтобы можно было расставить все цветы?

– Восемнадцать.

– Грузинские блюда сами готовите или мама?

– В основном мама, а я остаюсь ученицей и помогаю. Мою, нарезаю зелень.

– Какие у вас любимые мамины блюда?

– Она делает потрясающие хачапури по-имеретински (круглые, закрытые) и по-аджарскии (открытые, с яйцом), которые я запиваю водой «Лагидзе», когда бываю в Тбилиси. В Москве можно запивать «Тархуном» или лимонадом. А также она готовит настоящую одесскую баклажанную икру. Это все старинные рецепты от родителей и прадедов.

– Какие тосты звучат у вас за столом?

– Естественно, грузинские. Первый тост всегда за мир, здоровье, семью, любовь, веру и самые возвышенные чувства.

Блиц

– Ваше тайное место в доме?

– Когда я подхожу к роялю, у меня ощущение, что меня никто не слышит.

– Ваш обязательный ритуал на сцене?

– Помолиться и правильно себя настроить.

– Ваши самые приятные моменты в путешествиях?

– Разговор с родными, а также получить сообщение с приятными словами от одного из воздыхателей.

– Нелюбимая тема разговора в гостях?

– Политика.