Максим Аверин: «Я делаю только то, что мне нравится»

– Можно сказать, что 2020 год — юбилейный, тебе исполняется 45 лет. Какое у тебя отношение к данной цифре?

– Люди в подобные моменты начинают говорить: ой, я себя чувствую на 35. Так вот у меня отношение одно: я себя прекрасно чувствую на 45 лет. Меня устраивают все цифры, те координаты, в которых я нахожусь. Сейчас у многих либо синдром отложенного счастья, либо они живут прошлым. Что я точно понял за свою 45-летнюю жизнь — надо сегодняшнюю минуту любить. Эта мысль меня преследует в последние годы. С одной стороны, в ней есть какая-то безнадежность. А с другой — она оправдывает наше существование.

И потом, 10 лет назад у меня внутри еще было некое брожение, я не совсем понимал себя, не мог определиться. А сейчас, наоборот, в гармонии живу. Кайфую от того, что не чувствую предела, что неожиданно приходят новые роли. Прошлый год был в этом смысле показательным. Я сам от себя не ожидал, как шагнул вперед. В театре начал играть Чехова, которого всегда обходил стороной, казалось, это не моя драматургия. А еще мне предложили роль Петра I в сериале «Собор»! Когда приходишь на съемочную площадку и сначала не знаешь, как это сделать, я кайфанул от такого! Когда буду знать, что и как делать, все, мне станет неинтересно.

Скажут, капризный? Ну и что

– А ты с возрастом стал более…

– Требовательным, да.      

– Я хотела употребить слово «конфликтный».

– Это россказни людей, которые, прикрывая свой непрофессионализм, называют меня капризным. Режиссер Сергей Женовач сказал прекрасную фразу: «Я не люблю артистов, которые играют роль. Мне нравятся артисты, которые играют спектакль». Это о целостности. И в кино и в театре важен ансамбль, ты не можешь быть один, не вытянешь. Это не капризы, это профессия. Вот была недавно в театре ситуация с примеркой. Мне сказали: «Может быть, вы влезете в костюм исполнителя, который играл до вас?» И в такие моменты «включается Аверин». Нет, у меня другая фигура, давайте сошьем новый костюм. Скажут, капризный? Ну и что. Я просто хочу делать свою работу хорошо. Титры, программки не краснеют. Бьют по артисту. Так что я действительно требовательнее стал, но в первую очередь к себе.

– На съемках тоже не избегаешь острых ситуаций?

– Да. Я, например, запрещаю на площадке телефоны. Потому что невозможно, когда снимают твой крупный план, слезы должны лить градом, а кто-то сидит и играет. Телефон — это, конечно, бич нашего времени. Смотришь на коллег, а там все время сториз или прямой эфир.

– У тебя нет зависимости?

– У меня есть «Инстаграм» (запрещенная в России экстремистская организация), но ты же видишь, что я в нем публикую? Стихи и афиши. Мне неловко в 45 лет выкладывать кадр типа: «Вот он я, ем наполеончик». Хотя был период, когда себя снимал, но потом, когда увидел, что все так делают, понял, как глупо выгляжу. Это, наверное, забава, но для юных. Мне нравится, что я могу выкладывать свои стихи, что раньше делать стеснялся. Что могу рассказывать о городах, в которых побывал. Для меня соцсеть — нечто дополнительное. Все-таки какая-то граница между артистом и публикой должна существовать. А то я больше сейчас знаю о личной жизни какого-нибудь актера, нежели о его творчестве. Мало кто пишет о том, что выставка Дали открылась, что театр сыграл премьеру. Зато когда со мной произошло чудовищное недоразумение в самолете, причем раздутое в СМИ…

– А что тогда произошло? Случился конфликт на борту?

– Я вступился за человека, пытался всех успокоить, наладить ситуацию. Сказали, что на земле меня ждут проблемы, но я спокойно отнесся, поскольку понимал, что ничего страшного не произошло. Когда мы приземлились, меня забрали в милицию, продержали два часа. Я перефотографировался со всем отделением. А когда вышел и увидел восемь камер, направленных на меня, понял, зачем столько держали. И все время думал, что это какая-то шутка. А когда на следующий день вышел на крыльцо театра, в одно мгновение из кофров снова выросли камеры. Но что самое интересное, когда в этот вечер я играл спектакль, люди в конце стоя мне аплодировали, и я понимал, про что они аплодируют. Тогда подумал: черт возьми, не утопят меня, не получится. И действительно не получилось. Спасибо зрителю, который доверяет мне.

Люблю в ролях испытывать себя

– Не бывает сожалений от того, что зритель, который видит тебя только на экране и не может посмотреть в театре, не знает всех твоих актерских возможностей?

– Знаешь, я на днях открыл утром интернет, и мне выпала новость: «Артисты, которые раздражают своей игрой» и мой портрет. Люди же бесцеремонны, сидят под своими никами и не понимают, что могут уничтожать. Я, кстати, себя приучил не реагировать на такое, ни в коем случае не отвечать. И вот там было написано: что он умеет? Только улыбаться может. Но если я буду ориентироваться на такие слова, если буду засорять мозг и душу оскорблениями, это непродуктивно. Я нашу страну объездил уже не знаю по какому кругу, и люди приходили на мои спектакли и открывали для себя другого Аверина. Почему и создал моноспектакль, который идет вразрез всему, что я делаю и в кино, и на телевидении. Мне нравится зрителей переубеждать. Так что да, я прекрасно понимаю, что кто-то меня не знает. А кто-то просто не хочет знать — и к этому я тоже привык. Но и в кино есть образы, которые переубеждают, например, Желтков в новелле «Гранатовый браслет». И хотя моего экранного существования там всего 14 минут, я люблю эту роль, потому что в ней я со своим внутренним миром: не улыбающийся, не сильный, не мачо.

– Тебя в этом образе режиссер сразу увидел или были пробы?

– Нет, не сразу. Мне сначала в сериале «Куприн. Яма» предложили совершенно другую роль. А я сказал: буду пробоваться только на Желткова. Потому что «Гранатовый браслет» меня всю жизнь преследует. Я поступал с этим произведением в институт, делал оттуда первые студенческие отрывки. Композитор Лора Квинт написала для меня замечательный романс «Гранатовый браслет». И когда я сказал о своем желании продюсерам, они переглянулись: «Интересно, а мы не думали об этом». Я приехал, причем был в таком внутреннем раздрае, у меня два спектакля на выпуске, боялся, что не потяну ничего. Сделал пробы с одного дубля, и режиссер сказал: мне все понятно. И утвердили. С «Собором» то же самое было. Я на другую роль был приглашен. А потом вдруг позвонили: мы вас будем пробовать на Петра I. Я ответил: прекратите издеваться, какой из меня Петр? Но как только сел к гримерному столику и мне наклеили усы, вдруг стало ясно, что что-то может получиться. Вот эти роли я люблю за то, что они позволяют мне испытывать себя.

Возьмем «Склифосовский», я уже образ Брагина знаю. Даже порой не понимаю, есть ли там грани между образом и мной, сам многое пишу в сценарии. Например, финальный монолог прошлого сезона, который я сделал на импровизации с одного дубля. То, что написали, мне показалось банальным. А хотелось передать свое, о чем болит. И только так можно найти путь к зрителю в данных ролях. Человечностью истории. Кто-то из артистов считает зазорным сниматься в сериалах. А я считаю, что для актера это Клондайк.

Жалею, что меня на экране было много

– Расскажи про свою премьеру «Невеста комдива», которая сейчас идет на канале «Россия 1».

– Я очень рад, что у нас случился очередной совместный проект с Анной Якуниной. По сюжету ее героиня весь фильм влюблена в моего персонажа, а я этого не замечаю. Нам стало интересно сыграть такую историю взаимоотношений. Я смеялся: «Наконец ты будешь на меня смотреть влюбленными глазами». В этом сериале многое совпало: и юмор, и эпоха. Замечательно, что сценарий написал Аркадий Инин. Но самое главное, что Анютка наконец-то в меня влюблена! Знаешь, что еще хорошо в моем возрасте? Что я делаю то, что мне нравится.

– Разве так не все время было? Кажется, что ты всегда делал выбор самостоятельно.

– Да, но я чаще шел на уступки, когда говорили: «Максик, ну давай, может быть, ты эту роль сделаешь…», а потом в процессе я понимал, что это невозможно, страдал и мучился. Сейчас идти на сделки по дружбе не хочу. Вместе с ростом возникает претензия, к себе в первую очередь.

– А были у тебя проверки так называемыми медными трубами? Когда свалились популярность, большие деньги?

– Я пришел на «Глухарь» снимающимся артистом, у меня уже были приличные гонорары. И когда свалилась популярность, мне платили совсем не столько, сколько все думают. Я на одной машине приехал и спустя три года на той же уехал. Единственное, о чем жалею, что меня в то время было на экране много. Хотя чего жалеть, я же это сделал. Но почему и решил уйти из сериала, потому что понял, что я везде, канал превратился в «Глухарь-ТВ». Надо было быть чуть посдержаннее, выборочнее. Хотя тогда казалось, что это здорово, люди мне улыбаются. Но выяснилось, что вместе с популярностью возрастало раздражение.

Тут один режиссер сказал не мне, но про меня: «Хороший артист, просто занимается ерундой». Имея в виду мою работу ведущего в шоу «Три аккорда». А я всего лишь думал: как здорово, что могу в музыкальном жанре работать. Но я все на Андрея Александровича Миронова сваливаю. Он в своей книге написал: «Меня часто обвиняют, что я серьезный драматический артист, а занимаюсь легким жанром. Что делать? Актер должен одинаково уметь и ждать, и спешить». И я подумал: чем я хуже? Тоже имею право на это.

– Я заметила, что у тебя есть определенные ориентиры в профессии: Миронов, Гурченко. Поэтому, наверное, и комментарии современников не задевают?

– Конечно. Самое важное в этой жизни — найти себя. Пойти на поводу у общественного мнения гораздо проще. Как говорила Гурченко: сломать меня нельзя, убить можно.

Мама — это была защита

– Знаю, что у тебя есть квартира в Сочи и ты как-то сказал про нее: лечу домой. Когда этот город успел стать твоим домом?

– Дом — там, где я. В Сочи у меня жилье в тихом, безлюдном месте. Я редко туда прилетаю, но когда получается, то, как модно говорить, обнуляюсь. Очень его люблю и дорожу, счастлив, что оно мне судьбою выпало. Я в последнее время ищу тишины, бывает, в Москве ночью сажусь в машину после спектакля, еду куда-нибудь на Воробьевы горы, чтобы просто побыть с самим собой.

– Есть какие-то ритуалы, которые непременно нужно сделать, чтобы день задался?

– Утром я должен обязательно хорошо позавтракать. На ночь стараюсь не есть, поэтому просыпаюсь голодным. Рано, часов в шесть. Встаю — меня ждет каша. Гречка, на ночь замоченная в кефире. Второй завтрак через полтора-два часа: авокадо, залитое лимоном и соевым соусом, и два яйца. И очень люблю на десерт глазированный сырок, который накануне кладу в морозилку. Получается как мороженое, это очень вкусно. Не люблю просыпать. Мне утром нужен разгон. А еще есть традиция: перед каждым спектаклем слушаю «Болеро» Равеля. Пока оно звучит 14 минут, я гримируюсь, одеваюсь, раздается последний аккорд, и я иду на сцену. Мне в этом смысле повезло, сижу один в гримерке. Не люблю праздные разговоры.

– Да и светские выходы, видимо, тоже. Ты же не ходишь на премьеры, не фотографируешься на красных дорожках?

– Просто некогда. Мне интересно смотреть премьеры, но удается в самолете в основном. Из последнего впечатления, конечно, «Джокер». Я в таком обалдении, как это покадрово сделано, как подобрана колористика, как артист сыграл!.. Что-то сумасшедшее. И тут же боль от осознания того, что мне такой образ вряд ли когда-либо достанется. Но вот к чему надо стремиться.

– Я вспоминала наше первое интервью для «Антенны» больше 10 лет назад, и мне кажется, сейчас ты стал более закрытым, стал меньше улыбаться. Это верное ощущение?

– Да. Видишь ли, когда мы познакомились, мне нравилось, что все меня любят. Мама таким воспитывала, что надо радость людям нести. Мне всегда этого и хотелось. А потом… Еще Людмила Марковна Гурченко говорила, что успеха не прощают. Это случилось и со мной. Плюс потери в жизни и разочарования улыбок не добавляют. Но я по-прежнему верю в людей. Иначе бы не смог работать, выходить к публике с открытым лицом.