– С Виктором Алексеевичем мы познакомились в «Ленкоме» 20 июля 2009 года, — делится Ирина Хонда. — Я тогда занималась организацией похорон актера Павла Смеяна по договоренности с его родными. Что-то активно говорила и жестикулировала около лифта. Даже не обратила внимания на рядом стоящего мужчину. «Девушка, что вы так активно размахиваете ногами и руками?» — спросил он. Я так резко ответила ему: «Мои ноги, куда хочу, туда и размахиваю». Я не сразу поняла, кто это. Не могла вспомнить его фамилию. Только пронеслось в голове «я слово дал купеческое…» — и что это актер, который играл в «Жестоком романсе» роль купца Василия Вожеватова. Потом всплыла фамилия. А, это ведь Проскурин. Кстати, после просмотра этой картины, еще давным-давно, эта фраза перешла и в мою жизнь.
Когда мы уже зашли в лифт, показалось, что я этого мужчину где-то раньше видела. Мало кто знает, что у меня навык ясновидения — вижу события, которые потом случаются в жизни. Еще в 18 лет перед глазами промелькнула картинка, где я в кулисах «Ленкома» смотрю на человека с микрофоном на сцене… Он был со спины, я не видела его лица. Только рыжий был тот человек. Спустя четверть века я встретила Проскурина! Того самого — из «Ленкома». Витя ведь тоже рыжий!
И вот, выйдя из лифта, он последовал за мной по этажам. Буквально прилепился. Все подумали, что мы вместе. Признаюсь, что тогда у меня не возникло никаких мыслей. Я была занята своим делом. Но, правда, я верю в то, что есть некий сценарий, по которому души до рождения договариваются о встречах. Видимо, у нас был «договор» встретиться.
Второй раз с Виктором Алексеевичем увиделись на похоронах Павла Смеяна. Когда процессия выходила из здания театра и я хотела вместе со всеми зайти в автобус, Виктор окликнул меня. «Садись. Машина на другой стороне», — прозвучало приказным тоном. Я аж растерялась! На поминках же он занял мне место рядом со своим. Сидя за столом, положил руку на мое колено и заявил: «Я принял решение. Дело осталось за тобой». Тогда я не поняла, о чем это он. Но стало ясно, что этот мужчина отступать не намерен. Виктор позвонил через 40 дней. Он пригласил меня в ресторан, а после говорит: «Хонда, пойдем, тут одна коммуналка есть. Пойдем в гости сходим». «Коммуналкой» оказалась его квартира.
Мы почти сразу стали жить вместе. Как-то идем по улице Чаплыгина, а Витя говорит: «Хонда, а давай я тебе свою фамилию дам? Тебе так будет проще в этом мире находиться. С моей фамилией». Я тогда не поняла, что это было предложение выйти за него замуж.
На третий год нашей совместной жизни ему выпалила: «Давай поженимся? Я буду хорошей женой». Он так спокойно произнес: «Девочка, для тебя это важно? Тебя устроит эта суббота?» И мы зарегистрировали отношения 29 декабря 2012 года. Виктор Алексеевич признавался, что не хотел идти в загс ни с одной из своих женщин. Почему-то не доверял он женщинам вообще. Не знаю почему. Но он много рассказывал о своих предыдущих супругах. При этом резко меня останавливал, когда заговаривала о своем первом муже, японце Кадзунори Хонде: «Не интересует твое прошлое! У тебя не было мужей». Он был очень ревнивым даже к памяти.
Проскурин был моим наставником. Всегда говорил: «Хонда, не гоже королеве». Так он поднимал мою самооценку. Прямой позвоночник, взгляд глаза в глаза… Мол, держи удар!
Запрещал мельчить и размениваться на безделушки. Например, есть покупать вещь, то самую качественную. Задавал во всем высокую планку. Теперь, когда собираюсь что-то представить окружающим, сама себе говорю: «Это нельзя показывать — не уровень».
У меня есть ценная и важная для меня вещь — кольцо Вити. Не расстаюсь с ним. Перед тем как надеть, неделю подержала в соли. Есть поверье, что чужую вещь так надо как бы «заземлить». Изначально у этого кольца была пара. Такое же золотое в форме обручального с выемкой изнутри. На нем голубая глазурь и несколько спаянных слитков из золота. Как-то мы ехали с Виктором Алексеевичем в метро. Он держал пакет в руках, кольцо соскользнуло и упало. Вот одно и осталось. Если кто-то подобрал «близнеца» и захочет вернуть через ваш журнал, буду признательна!
– Когда живешь с народным артистом, забываешь об этом, потому что для тебя он просто Витька. Честно говоря, впервые увидела огромное количество орденов (за вклад в развитие культуры России. — Прим. «Антенны») Проскурина только на прощании… При таких трагических обстоятельствах поняла, человеком какого масштаба он был. Награды лежали на подставке размером со стол. Их было настолько много, что сложно было пересчитать. Хотела подойти и сказать: «Витя, почему я об этом не знала раньше?» У нас в семье не было культа личности. Виктор Алексеевич никогда не хвалился, легко относился к заслугам.
Проскурин не любил телевидение. Не понимал, зачем ходить на ток-шоу. Был потрясен тем, что люди сдвинули границу приличия. Даже забыли про это слово. На что я ему твердила: «Твой опыт и мудрость не дадут упасть качеству программы. Иначе будет просто «желтуха». Действительно, после съемок к нам подходили и благодарили за то, что смогли удержать планку.
Когда живешь с таким мужем, как Проскурин, не надо ни о чем беспокоиться. Мы не были богатыми людьми, но у нас на все хватало средств: на путешествия, праздники и т. д. Мы вместе работали. Я была его менеджером, занималась имиджем и поиском проектов.
Внешне Виктор Алексеевич производил впечатление совершенно неэмоционального человека. На лице была жесткая, суровая маска. Он был иногда язвителен и жесток. Но это была просто маска, образ. На самом деле он был мужик — настоящий, достойный. Помню, были на одной передаче уже после того, как я узнала о болезни Вити. Вроде бы все шло хорошо. Вдруг подошел ведущий и ни с того ни с сего огорошил: «А мы знаем, что у вас рак!» В этот момент Проскурин не растерялся. Он иногда был парадоксально смешон. У него в кармане пиджака была какая-то бумажка. Он ее вытащил и говорит: «Это справка о болезни». Вообще, если ему «давали по одной щеке», то не подставлял другую — отвечал. За дерзость его либо не любили и боялись, либо восхищались. Он был такой лакмусовой бумажкой для людей. Часто говорил: «Знаешь, может, я чуть-чуть и слеповат, но слышу отлично». Артиста же очень сложно обмануть. Он сразу чувствует фальшь. Отмечу, Виктор Алексеевич не был рубахой-парнем. Ему нельзя было хлопнуть по плечу: «Эй, Витек!» Всегда держал людей на дистанции.
Проскурин был смешливым. Устраивал дома сценки. Если ему что-то очень нравилось, отмечал так: «Ну да, культурно!»
Если спросить, что меня в нем раздражало, то, наверное, что он долго думал. Мог буквально месяцами принимать решения. Наверно, это качество вызывало во мне противоречивые эмоции в силу возраста.
Ведь у нас была разница в 19 лет. Это очень много. Фактически целая жизнь. Хотя, когда ему было 57, мне казалось, что передо мной ровесник — молодой, сильный. Проскурин часто говорил: «Ты — понт, и я — понт. А вместе — это круто!» Мы были дерзкими, смешными, эпатировали публику.
Любили дорогую обувь ручной работы. Могли заказать одинаковые ботинки — мужские и женские. Ели из одной тарелки. Он меня кормил. В шутку. В общем, вели себя как два подростка. Люди на нас немного озирались. Хотя долгое время мы и дома ели из одной тарелки. У нас было большое блюдо (имеется в виду тарелка) — вот на него и раскладывала всю еду. Перелом произошел, когда Виктору Алексеевичу исполнилось 60 лет. Он вдруг выпалил: «Все. Жизнь закончилась». Сложно сказать, почему так решил. Может, еще с детства ему кто-то навязал это убеждение. После юбилея Проскурин подвесил букет, подаренный мной, под потолок на леску. В этом не было никакого мистического подтекста. Просто он очень нравился Виктору Алексеевичу. К тому же он любил подобные вещи в интерьере. Потом я из передачи Бориса Корчевникова узнала, что у супруга онкологическое заболевание. Помню, он пришел домой и я спросила: «Почему я об этом услышала из телевизора? Ты мне не доверяешь?» На что он ответил с улыбкой и нежностью: «Девочка, я тебя берегу. Зачем тебе это? Чтобы жалеть меня?» Вообще, он ограждал меня от многих проблем. Говорил, что я жила в «микроклимате счастья».
Виктор Алексеевич трепетно относился к нашей собаке, джек-расселу Исполине. Например, приходя домой, он мог, не снимая ботинок, лечь на пол возле порога: «Я здесь, девочка, все хорошо. Давай я тебя обниму». Собака прыгала вокруг и облизывала его. Я возмущалась, мол, грязно же, Вить! А он отвечал: «Ничего, постираем!» Кстати, Полина до сих пор не знает, где Витя. Это как-то прошло мимо нее, так как она тогда была занята своей новорожденной четверней. Еще при Витиной жизни я планировала продать щенков. Когда им было по три месяца (после ухода супруга), поняла, что не смогу их уже отдать. Как-то села на кровать, посмотрела на них и сказала себе, что мне нужна ночь, чтобы принять решение, что дальше делать. Утром, проснувшись, поняла, что оставляю. Всех. Четверых. «Ну что, парни, теперь мы одна семья. Вам надо быть дисциплинированными. У нас впереди целая жизнь». А что, это уже действительно была одна семья!
В 2016 году Проскурина избили в подъезде. Он с костылем выходил ночью за сигаретами в магазин. Видимо, там случилось недопонимание с какими-то ребятами. Они в парадной прижали его к стене. Виктор Алексеевич поскользнулся, упал и сломал шейку бедра.
– Дома у нас почти не было гостей. И становясь старше, Проскурин все меньше любил выходить из квартиры. Его 60-летний юбилей встречали тоже вдвоем с двумя кошками и собакой. Помню, сделала манты и плов, так как люблю узбекскую кухню. Виктор Алексеевич тоже прекрасно готовил. Особенно вкусно у него получалось жарить мясо. Нам не было скучно вместе. Тихое бытовое счастье. Я взяла на себя уборку и готовку. Он обычно ходил в магазин. Но уже года за полтора до смерти ему тяжело это давалось. Мог пятьсот метров идти два часа. Ведь у него была хроническая обструкция легких, когда нечем дышать. Он преодолевал несколько шагов и останавливался. Покупки взвинчивал на плечо или палочку. Иногда приносил по четыре бутылки кефира или по восемь пачек макарон. Я спрашивала, мол, зачем так много? Он говорил, что пусть будет. Про себя отзывался, смеясь, что «мелочный я, Хондочка». Я не дергала его, не говорила: «Не надо, я сама». Не лишала возможности оставаться мужчиной.
Мы уважали границы друг друга. Например, перед тем как заходить в комнату, стучались. Ведь каждый погружался в свои дела. Виктор Алексеевич часто сидел с книжками и бумажками, что-то подчеркивал. Бывало, что лежал с закрытыми глазами. Это не означало, что он спал. Так он размышлял о роли.
Признаюсь, что после 60 стала замечать, что супруг начал медленно стареть. Когда заболел, то резко сдал. Мы пережили вместе очень многое. Он был для меня и любимым, и другом, и наставником. В последние года полтора стал почти братом, родственником. Брал мою руку, клал на плечо и называл сестрой. Он был воцерковленным, много молился.
– В последние годы жизни у Виктора Алексеевича было много предложений. Он сам часто отказывался сниматься. Потом и вовсе стал заявлять: «Я не монтируюсь с этим кино, с этими людьми и с этой жизнью». Говорил, что актеры мельчают — просто произносят текст. Ему было сложно смириться, что наступило время новых героев — не героев. Наверное, уже тогда он стал принимать для себя решение, что пора уходить… Его душа…
У меня философское отношение к смерти. Уверена, что душа человека знает, когда он умрет. Раньше, когда у Вити случались приступы, скорая их быстро купировала. В 2020-м ему стало плохо, когда я была в командировке. Врачи подумали, что у него коронавирус, и, забрав в больницу, поместили в красную зону. Он лежал там целый месяц. Видимо, после долгих дум он понял, что все сделал на этой земле. При его болезни люди уходят в мучениях, задыхаются. А он просто лег спать… И не проснулся.
Витя был связующий нитью для меня и своей дочери Саши (от первого брака с Ольгой Гаврилюк). В основном мы встречались в кафе или на мероприятиях. У нее с отцом не было, как она сама сказала, общего быта. Но они были душевно очень близки. Сейчас у нее подрастает сын Даниил. Ему около 20 лет. Насколько я знаю, пошел по стопам деда. И есть дочь Лиза. Несмотря на то что не созваниваемся с Сашей, тепло и с нежностью к ней отношусь.
У него была странная квартира — вся в предметах. Они стояли, висели, лежали, где только возможно. Наперстки, куклы, книги, картины, сломанные рамы, тыквы, веселые клоуны… Но теперь я там не живу (незадолго до того, как Проскурин попал в реанимацию, они фиктивно развелись с Хондой, чтобы перебраться в Испанию. Оказалось, что недвижимость уже давно отписана четвертой жене актера Ирине Смуровой. — Прим. «Антенны»).
– После ухода Вити я приехала к себе в Петербург. Пыталась сообразить, как жить дальше. Сначала шила одежду для животных вместе с мамой, она швея. Потом стала профессионально делать театральные куклы. В этот момент поняла, что надо возобновить именной канал на YouTube, который создала пять лет назад. Продолжила работать над проектом «Путешествие за любовью. Прямые эфиры без монтажа», где герои говорят о любви. Я хочу понять, что люди в XXI веке думают об этом чувстве, будь то политики, дворники, актеры, врачи и т. д. Сейчас создаю Театр в темноте «Территория Ноль». Работаем над спектаклем «Интервью с Маяковским», который я уже показывала в Москве. Пьесу сама написала на основе дневников поэта и его современников. Также в работе авторский проект «МЫ», где снимаю короткие метры, можно сказать, клипы, читаю стихи разных поэтов и свои. Сейчас в работе стихотворение Высоцкого. Планирую записать альбом. Вообще позиционирую себя как режиссер, мотивационный писатель и автор-исполнитель. Но в целом, если меня спросить, кто я, то отвечу одним словом. Я продюсер. Приглашаю людей к переменам. Мне важно, чтобы они, слушая материал, воодушевлялись. Вспоминали, что у них есть силы, чтобы справиться со всеми жизненными трудностями.