В мае Российская государственная детская библиотека объявила конкурс на создание логотипа будущей премии «Большая сказка» имени Э.Н. Успенского. После этого его дочь Татьяна написала открытое письмо о том, что учреждать награду, носящую имя ее отца, не стоит.
– Иногда присылают статьи о нем, и меня сразу начинает трясти от ощущения ужаса и животного страха, — поделилась Татьяна с «Антенной». — Может подняться температура и начаться аллергическая реакция, когда представляю, что он находится рядом, хотя я уже взрослый, почти старый человек. Говорить о нем мне очень тяжело. Пытаясь самой себе объяснить произошедшее, много читала в интернете о домашнем насилии, которое подразделяется на разные виды, и все эти виды были в моей семье, я через них прошла. Но у нас не принято выносить сор из избы, поэтому при его жизни я никому ничего не говорила. И вот, когда узнала о премии, почувствовала, что должна наконец сказать. Я ничего не хочу добиться, а просто высказываю личное мнение, подкрепленное всей жизнью.
Прощения не просил и раскаяния не испытывал
– До 11 лет у меня было счастливое детство. Он ездил в больницы, пионерские лагеря, читал там свои книги, что мало кто делал, работал вожатым в конце 1960-х и меня брал с собой. К нам приходили мои друзья, друзья друзей, с которыми он общался. Если какие-то проявления насилия и возникали, меня защищала мама Римма, а когда они развелись, все это пошло прахом.
Думаю, что на него повлияли свалившиеся деньги, которые вытащили гнилую сущность. Когда распалась страна и большинство осталось ни с чем, он уже знал, что такое реальная валюта, на которую можно покупать новые машины, что за границей переведены его книжки. Не боялся что-то требовать с государства. Ему, как члену Союза писателей, оплачивали водителя, двух секретарей, чего не было ни у кого.
Я вышла замуж за первого встречного, чтобы убежать от него, потому что он начал поднимать руку, а мне некуда было идти. При виде меня наливался злобой, бил по лицу, я с плачем вылетала (иногда на мороз в одном тоненьком платье), а если пряталась под стол, то он мог вытащить и ногой в живот ударить. Делал это с легкостью, не раздумывая, не останавливаясь. И тогда я понимала: он меня сейчас просто уничтожит, прихлопнет, убьет. А если не убьет, то выгонит, и мне потом, чтобы вернуться в дом, нужно приползать к нему на коленях с извинениями. Он же прощения никогда не просил и ни минуты раскаяния не испытывал. Только однажды в одном из последних интервью на радио сказал, что «наверное, был резок с друзьями». Я же из-за него стала невротиком на всю жизнь.
Если бы было плохо только мне, то я, возможно, промолчала бы, но у него это стало зверской системой по отношению ко многим людям. Я наблюдала, как плохо он относится к своей третьей жене Элеоноре Филиной, ее сыновьям, бил и гнобил, ревновал к ним, вел себя как истеричный мальчик, требовал, чтобы внимание уделяли только ему. Когда они развелись с Элеонорой, я целый год провела с ним. По вечерам он уходил в запой и заставлял сидеть с ним до двух-трех часов ночи, а у меня в Москве оставались 12-летний сын и умирающая мама, с которой он прожил 20 лет и написал лучшие книги. С нее он рисовал старуху Шапокляк. А вспоминая ее в разговоре со мной, только оскорблял.
Внуку и мне наследства не оставил
– В последние годы мой знаменитый папаша (не могу назвать отцом или папой) страдал от онкологии, все его жалели, и никто с ним связываться не хотел, зная его мстительность. Поэтому никто о нем публично не рассказывал правды. Не было человека, который остановил бы его. Он выгнал секретаря, который пытался это сделать, после 11 лет работы. Когда он издевался над кем-то и человек сбегал, он, как настоящий садист, радовался победе, звонил знакомым и спрашивал, насколько тяжело ужаленному. Просил передать что-то неприятное, чтобы человеку стало еще больнее. И я ничего никому не говорила, потому что не хотела его волновать. Люди заметили, что что-то не так, лишь когда я не пошла на похороны. Я уже знала, что меня ничего не ждет в завещании, и не хотела объяснять свою позицию, не хотела ничего ни у кого вырывать, действовать его методами.
Сейчас я живу одна с больным неработающим взрослым сыном. Если бы папа нам помог, мы бы жили по-другому. Мой сын Эдуард много лет ездил к нему, помогал, но никакого наследства не получил. У него сейчас сильно болят колени — в суставах не хватает жидкости. Ему прописали дорогие уколы по 5 тысяч рублей, которых нужно сделать 10 штук. У него денег нет. Получается, его можно было использовать как цирковую мартышку, сниматься с ним для журналов, а потом предать и бросить. Когда я вижу, как дедушки гуляют с малышами, меня чуть ли не слеза прошибает. У нас такого не было — мы видели только злого человека.
Я, его дочь от первого брака, наследства тоже не получила. Обязательная доля положена только инвалидам. У него есть две приемные дочери с инвалидностью, Ира и Света, которых он взял к себе во втором браке — с Еленой Борисовной Успенской. На ней же он женился еще раз (после развода с третьей женой Элеонорой Филиной), она и стала его вдовой. И Елена Борисовна все оформила на себя. Когда пришло письмо от нотариуса, что девочкам, как инвалидам детства, положена доля, она им его не показала, и они не заявили о своих правах в установленные законом полгода. Так что они ничего не получили и всю жизнь находились в таком же бесправном положении, как и я.
Приемные девочки с ним вели себя тихо, потому что слышали, как он может орать, видели, как он выгнал на улицу женщину, которая проработала у него много лет. Елена Борисовна выставляет их больными дурочками, а ведь Ира водит машину, Света учится в ветеринарном институте. Удочерил он их для красивой публичной картинки доброго детского писателя. Он и мне говорил, чтобы я рожала, а потом очень жестоко поступил со своими родными внуками. С тех пор как он умер, я живу спокойнее — знаю, что никто про меня гадость не скажет, никакая подлость не будет мне сделана.
Учитывают творческие достижения, а не личные качества
– Все мои попытки при жизни поговорить с ним по-человечески вызывали только ярость. Наверное, он был больным человеком — социопатом, ненавидел инакомыслие рядом с собой. Такие изменения в нем произошли в течение десятилетий. Сначала он был писателем, яростно занимался творчеством, а под конец жизни превратился в жестокого дельца, начал судиться. Ему можно дать премию по экономике как человеку, сколотившему миллиардное состояние.
Когда он создавал свои лучшие произведения, он таким не был. Он сочинил их в 60–70-е годы. У него шикарные стихи, которые целиком запоминаются и которые я читала сыновьям в детстве. Даже сейчас помню куски. Люблю и Чебурашку, и крокодила Гену, и дядю Федора. Но у них своя жизнь, а у их автора и у меня — своя. Из его творений больше всего люблю книгу «Вниз по волшебной реке» с рисунками Виктора Чижикова, по которой снят фильм «Там, на неведомых дорожках…». Я ее несколько раз прочитала. Там герои — мальчик, царь, Баба-яга. Вот она мне до сих пор очень нравится.
После публикации письма мне из библиотеки прислали официальный ответ, что они учитывают только творческие достижения, а не личные качества, поэтому премия его имени учреждена будет. Дальше я бороться не собираюсь.
Детская литература — это очень нежная, тонкая субстанция. Вы же не поведете своего ребенка к учителю, являющемуся тайным садистом. И детский писатель не должен таким быть. Ему можно дать премию как дельцу от литературы, который предавал друзей, во всем искал собственную выгоду, в грош не ставил близких. Спокойно совершал бесчеловечные поступки. Если это человек-делец, то его еще как-то можно понять и простить, но писателя — нельзя.