Анжелика Варум: «Идеальный брак — это миф»

– Анжелика, в последние годы вы редко балуете поклонников выступлениями, дозируете их, почему?

– В первую очередь потому, что сегодня для восстановления сил после большого гастрольного тура мне требуется больше времени. Не хочется выглядеть и чувствовать себя на сцене загнанной лошадью. Хочется получать удовольствие от каждого концерта. Для зрителя шоу — то, что происходит на сцене, а для нас — то, что в зале. И от того, насколько артист расслаблен, насколько он получает удовольствие от процесса, зависит эмоциональный настрой публики. Артист зажат — публика зажата. Артист расслаблен, и его публика выражает свои эмоции свободно и легко. Ну и потом, нужно давать зрителю возможность по себе соскучиться.

– Презентуя прошлый альбом, вы признались: «Каждый раз говорю себе: «Все! Эта пластинка последняя! В этом нет больше смысла». Однако сейчас готовите следующий. Ведь можно десятилетиями эксплуатировать то, что когда-то принесло успех, и собирать полные залы. Зачем искать и создавать что-то новое, а тем более иное, непривычное для публики?

– С одной стороны, я понимаю, что наше поколение приходит на концерты для того, чтобы поностальгировать, вспомнить молодость. Мое творчество для них является музыкальным фоном, который сопровождал их на протяжении 20 лет жизни. И я с удовольствием готова поддерживать этот ностальгический порыв. С другой — мы, артисты девяностых, — уже взрослые ребята. За плечами две трети жизни и целая судьба. Согласитесь, было бы несколько странно, если бы в 50 лет мой репертуар состоял только из «Ля-ля-фа», «Гудбай, мой мальчик» и «Зимней вишни». И мы, и наша публика прошли долгий путь со своими горестями, радостями и печалями. Почему бы их не воспеть?.. Истинное всегда найдет отклик в сердцах единомышленников.

– Как вы выбираете новую композицию, как понимаете, что она ваша? Что для вас первично: слова или музыка? Как, например, вы собираете свою следующую пластинку?

– 90-е были временем свободы. Свободы от гнета политической системы, свободы в поведении и выражении собственных мыслей и желаний. Такое положение вещей не самым позитивным образом сказывалось на художественных текстах как в прозе, так и в поэзии. Людям в этот период требовался символизм, часто граничащий с примитивизмом. Тексты популярных песен в основном были соответствующими. Порой их даже пренебрежительно называли подтекстовкой. Достаточно было придумать запоминающуюся фразу, которая «висла на ушах», остальное — не важно. Эта новая традиция была продиктована желанием уйти от десятилетиями навязываемых плакатных текстов. Но сегодня, мне кажется, взрослый слушатель устал от такого примитивизма. Хочется как минимум понимать и как максимум сопереживать, а не угадывать, о чем вещают со сцены.

Если говорить о моей новой пластинке, то она как раз является в хорошем смысле образчиком возвращения к старым музыкальным и поэтическим традициям. Автор этого альбома Садо Новосадович — человек с очень непростой судьбой. При этом человек светлый и жизнерадостный. Человек, владеющий литературным русским языком и умеющий филигранно вплетать русские речевые обороты в совершенно нерусскую музыку. О таком авторе можно только мечтать!

– Насколько ваши личные переживания, настроения отражены в песнях? Или все-таки Анжелика Варум на сцене — это образ, а в жизни — это Мария Варум, и она чувствует совсем иначе?

– Я всегда пела только о том, что трогает мое сердце или будоражит мое музыкантское эго. Не изменяю себе и теперь.

– Вы пишете стихи, Леонид — и стихи, и музыку. Но я не нашла ни одной песни, где автором слов были бы вы, а он — композитором. Возможно ли ваше соавторство в принципе?

– Леня — автор-исполнитель. И, как любой автор-исполнитель, он мыслит цельными произведениями, а не музыкой и песенными текстами в отдельности. Рождается мелодическая строчка, в нее сразу же вплетается шлягер — фраза, которая тянет за собой саму тему песни. Это монолит. В такой процесс не может внедряться человек со стороны.

– Для вас совместные гастроли с мужем — редкий случай провести продолжительное время вместе или отчасти и испытание? Это же и переезды бесконечные, бытовая неустроенность, возможно, какие-то нестыковки. Могут ли рабочие моменты стать причиной конфликтов?

– Раздражительность, конечно, накапливается. Но это настолько закономерный и прогнозируемый процесс, что никто из нас не акцентирует на этом внимания. Оба можем в какой-то момент сорваться. Но это давно уже не является для нас предметом взаимных обид. Все понятно — усталость…

– Вас в коллективе называют начальником. Означает ли это, что вы обычно разруливаете острые ситуации?

– У нас таких не бывает. И Леня, и я являемся авторитетами для коллектива, равно как и каждый музыкант и танцор — авторитет для нас. Что же касается решения бытовых спорных моментов, для этого существует административный состав. А начальником меня прозвали за бескомпромиссность. Не скажу, что это самое полезное качество для женщины, но мои привыкли — пока терпят. Леня более эмоционален скорее в быту. Если что-то выходит за рамки традиции, он вспыхивает. А в работе он уверен в себе и спокоен как удав. Со мной с точностью до наоборот.

– Сколько даете себе времени на передышку перед следующим нырянием в работу?

– Я давно уже научилась отдыхать подолгу, с удовольствием, не испытывая при этом чувства вины. Дома у нас правило: никакой музыки и разговоров о работе. Звучащая мелодия на уровне подсознания вопреки твоему желанию начинает приводить организм в состояние гипертонуса. Вы знаете, что у артиста перед выходом на сцену верхнее давление может подниматься до 160? Для нормального среднестатистического человека это диагностируется как гипертонический криз. Так вот, если я отдыхать умею, муж до сих пор не может смириться с тем, что его организму это просто необходимо. Он все время куда-то бежит. Может на следующий день после сложнейшего тура помчаться на теннисную тренировку.

– А вам остается за него переживать… Опекать близких — одно из ваших качеств. Как удается совмещать заботу и не докучать им излишними советами?

– Плохо получается. Недавно узнала из лекций Михаила Лабковского, что у психологов есть термин «повышенная тревожность». Если речь идет о здоровье близких или о принятии решений с перспективой на будущее, меня смело можно определять в пациенты. Я, конечно, уже научилась действовать не в лоб, но периодически срываюсь на цыганочку.

– А я, читая ваши соцсети, думала, что вы сами можете быть психологом. Так вы недавно высказали свою точку зрения на отношения в браке через призму личного опыта: «1. Не путайте мужчин с крепостными. Они от этого быстро устают. 2. Любимая для мужчины не та, с кем произошел импульсивный обмен жидкостями, а та, которой он на протяжении всей жизни посвящает стихи. 3. Если вы сориентированы на семью и посчастливится дожить с любимым человеком до серебряной свадьбы, готовьтесь, на пути вас ждет много сюрпризов. И не ждите подвоха только от мужчин. Порой неожиданно вы можете удивить себя саму. 4. У вас всегда есть выбор. Как говорила моя бабушка: „Колхоз — дело добровольное“. 5. Пустота в душе мужчины — не самое страшное. Гораздо страшнее пустота в вашей собственной душе». Вам важно было сказать это публично, потому что звучат эти слова как предостережение… Ошибаюсь?

– Да это не предостережение, а наблюдение. Семья в нашем возрасте зиждется не столько на страсти, сколько на душевной привязанности и ответственности друг за друга. Семья после 20–25 лет брака переживает момент истины. Речь, безусловно, идет о браках между по-настоящему близкими по духу родными людьми. Женщина, сориентированная на семью, в возрасте после сорока пяти становится очень уязвимой. Меняются ее внешность, гормональный фон, манера поведения. Все это влияет на самооценку. И от того, насколько ее мужчина понимает это и готов поддержать в переходный период, зависит ее благополучие. У мужчин в этом возрасте все еще более сложно. Не возьмусь даже озвучивать спектр этих вопросов. Пусть они это делают сами. Мне кажется, все одновременно и очень сложно, и очень просто: есть любовь — есть семья, нет любви — нет семьи. Единственное, что я могу сказать с уверенностью, так это то, что человек рожден для счастья. Это главное правило! Нет счастья — нет смысла…

– Если речь зашла о возрасте 51 в отличие от 21 года, возраста вашей дочери, ты вроде уже многое о себе знаешь и в чем-то проще. А какие еще плюсы и минусы приобретаешь с годами и опытом?

– У каждого возраста свои преимущества и недостатки. В 20 приходилось многие вещи нащупывать интуитивно, периодически наступая на грабли и набивая шишки. Зато не было такого остро негативного чувства опасности. Наоборот, она будоражила и заставляла действовать спонтанно, а я большой поклонник импровизации, хоть сама этим даром не владею.

У опыта свои преимущества. Во-первых, КПД значительно выше, во-вторых, ты лишен иллюзий и, соответственно, избегаешь разочарований. И вообще с возрастом становишься более терпимым ко всему тому, что раздражало и возмущало в юности. С другой стороны, наша продуманность и предсказуемость, начиная с поведения и заканчивая принятием решений, порой лишает нас чего-то очень важного, какого-то полета. Помните Охотника в пьесе Шварца «Обыкновенное чудо»? Каждый его выстрел обсуждался в обществе, насколько он уникален и точен. В конце концов бедняга перестал охотиться, опасаясь критики со стороны коллег и обывателей. На эту же тему есть замечательный фильм Вуди Аллена «Сладкий и гадкий». Герой Шона Пенна — виртуозный гитарист, который так боялся сыграть хуже своего кумира, что терял сознание на сцене. В общем, резюмируя, моя самая масштабная война на сегодняшний день — война с собственным перфекционизмом.

– Кто для вас пример семейных отношений?

– Для меня яркий пример семейных отношений — бабушка с дедушкой, которые прожили в любви и согласии 42 года. Убеждена, душу в семью вдыхают традиции. Помню неизменное воскресное меню, когда всей семьей садились у телевизора смотреть «Утреннюю почту»; как в будни ждали деда с работы, чтобы всем вместе собраться за обеденным столом; как деду всегда клали в тарелку мозговую косточку, а он доставал из нее содержимое и делился со мной. Бабушка и дедушка были очень хлебосольными. Мы жили во Львове в польском доме с высоченными потолками, и на официальные праздники собиралась компания человек в двадцать, накрывались столы на две проходные комнаты, которые ломились от угощений. Готовили фаршированную рыбу, холодец, форшмак. Я обожала это время, потому что приворовывала сырой фарш. Особенно мне нравился рыбный. Пока шел праздничный концерт, бабушка фаршировала карпа, я кричала ей, обожавшей Кобзона: «Бабуля, Кобзон!» Она к телевизору, я на кухню — и фарш ложкой в рот. Ничего вкуснее его на свете не было. А дедушка великолепно пек пирожки и торты. Причем сам придумывал рецепты. На юбилеи по пять-шесть выпекал.

Дед был великим! Один раз в год, в день рождения бабушки, он обязательно пел La donna è mobile на итальянском. Он был родом из Польши и так и не научился хорошо говорить по-русски. Говорил со смешным акцентом.