Алентова и Меньшов: «Второй шанс надо давать всегда»

Вера Алентова: «С годами приходится мириться с тем, что работы меньше»

– Вера Валентиновна, знаю, что в семье вас называют «Человек по имени Нет», в Театре имени Пушкина, где вы служите, считают примой и даже побаиваются, и, признаюсь, немного нервничала перед интервью. А вы с вашим колоссальным профессиональным опытом волнуетесь перед выходом на сцену, съемочную площадку?

– Когда это премьерные спектакли и я еще не знаю, как их примет зритель, все ли он понимает так, как я бы хотела, то да. Новое вообще волнует. Что касается спектаклей, которые идут давно, куда ты уже что-то вложил и примерно понимаешь их ход событий, тогда, конечно, меньше. Это уже не волнение, немного другое состояние души — подготовка, она есть у каждого актера. Излишние переживания могут увести в совершенно другую сторону, как говорили наши педагоги, они бывают полезными и, наоборот, трагичными, когда можно наделать массу неприятных вещей, не отвечая за свои поступки на сцене. На съемочной площадке, пожалуй, тоже не волнуюсь, потому что там все заранее обговаривается. Не точно и конкретно, а основные вещи, иначе исчезнут нерв и правда существования, а дальше ты уже идешь по роли. И в зависимости от режиссера могут быть даже небольшие отклонения от текста.

– Вы довольно редко появляетесь на экране. Щепетильны в выборе ролей, предложений мало достойных?

– В моем возрасте в принципе не так много предложений. Это естественно. Возраст диктует свои правила. И это проблема не только моя, всех актрис и даже актеров, но мужских ролей все-таки больше. С годами приходится мириться с тем, что работы меньше.

– Но ваша фильмография в целом очень избирательна.

– Это правда. Потому что я в основном актриса театра. И там изначально у меня был очень хороший материал. Моя первая роль на сцене — в пьесе Бернарда Шоу «Шоколадный солдатик». И в телевизионном варианте сразу были замечательные вещи. А когда предлагали что-то не очень, то, если в театре считала себя обязанной, в кино отказывалась. Легко. Чем сильно удивляла мужа, он говорил: «Ну как же так? Нужно ввязываться. Судьба протягивает руку!»

– Принимая решение, соглашаться ли на какую-то роль, вы всегда с ним советуетесь?

– Нет, конечно. Иногда, когда делилась тем, что предложили сценарий, и он, прочитав, говорил, что он хороший, отвечала, если не нравилось: «Нет, я так не считаю». Вот и весь наш совет. Володя — кинематографист, несмотря на то, что мы вместе с ним окончили Школу-студию МХАТ, он еще и ВГИК, кино — главное в его жизни, а в моей все-таки — театр. А у кинорежиссера другой взгляд, он смотрит шире, многие миры объединяет, а я вижу очень конкретно — мою роль, работу. И, может, в целом в результате мог получиться неплохой фильм, но мне неинтересно быть пятой спицей в колеснице. Я предпочитаю заниматься тем, что мне на самом деле любопытно.

– В сентябре выходит картина с вашим участием «Воскресенье», сложная, социальная. Чем она вас зацепила?

– Понравился сценарий Светланы Проскуриной, фильмы которой я ценю. Меня всегда интересовала проблема ухода человека, деменции, которая затронута там чуть, но, мне кажется, это любопытнейшая вещь. И печальная, если смотреть на нее в развитии. Ведь это может случиться с блистательным человеком. Вот президент Рональд Рейган в свое время попрощался с нацией, сообщив, что у него болезнь Альцгеймера, пока еще был в разуме и мог это сделать осознанно. Колоссальная трагедия, когда человек понимает, что уходит в мир, ему, да и никому из нас не ведомый. Лучше расстаться с жизнью сразу и не заметить этого. А когда понимаешь, что людям придется с тобой еще долго возиться, это непросто. Мне эта тема любопытна. Поэтому, собственно говоря, я и взялась за эту работу.

– В роли пожилой умирающей женщины вы совершенно без прикрас…

– Там были прикрасы, только в сторону ухудшения.

– Да, грим сделал вас старше.

– Любое лицо, если снять его, увеличив и показав крупным планом, даже молодое, будет выглядеть не лучшим образом.

– Скажите, нужна ли актрисе определенная смелость, чтобы предстать на экране в таком безжалостном образе или это закон профессии?

– Я полагаю, второе. Нас педагоги так учили. Когда я была молодая и никому не известная, у меня уже был такой опыт в многосерийном фильме «Такая короткая долгая жизнь», я мазала волосенки репейным маслом, ушки оттопыривала, и меня не узнавали абсолютно. Но кинозрители, конечно, помнят меня по картине «Москва слезам не верит». И для них это, вероятно, шок. Да и актеры многие говорят мне: «Как ты могла согласиться?» А, собственно, что такого? Вот в следующем фильме «Ампир V» (в картине режиссера Виктора Гинзбурга по книге Виктора Пелевина у Алентовой роль Иштар. — Прим. «Антенны») я буду с большими ресницами, губами. Да, и в театре у меня много подобных вещей. Но это входит в профессию. В конце концов, образ такой, а не я. Умирающий пожилой человек не может выглядеть прекрасно. Хотя и я от своей героини недалеко ушла. Мне уже много лет.

– Ваша героиня при встречах с сыном постоянно спрашивает его о месте на кладбище. Режиссер говорила, что это было ваше желание. Почему казалось важным?

– В этом характер — сильный. Особенно трагично, когда такой человек оказывается в беспомощном положении. В ее нежелании быть похороненной рядом с мужем стоит какая-то трагедия, которую она не простила ему до такой степени, что даже не хочет лежать с ним рядом. Когда человек такой силы перестает отвечать за свои поступки и слова, мне казалось, у зрителя это должно вызвать особенное сочувствие, отклик. Когда рушится мощный характер, это страшно.

Досье

Родилась: 21 февраля 1942 года в г. Котласе Архангельской области.

Образование: Школа-студия МХАТ.

Карьера: в 1960 году была зачислена в труппу Орского государственного драматического театра имени А.С. Пушкина, где проработала сезон. С 1965 года — актриса Московского драматического театра имени А.С. Пушкина. На ее счету около 30 театральных работ и более 25 кино- и телевизионных ролей, в том числе в таких картинах, как «Москва слезам не верит», «Завтра была война», «Ширли-мырли», «Зависть богов». Народная артистка РФ.

Семья: муж — актер, режиссер Владимир Меньшов; дочь — Юлия Меньшова, актриса, телеведущая; внуки — Андрей, 21 год, и Таисия, 16 лет.

Владимир Меньшов: «В трудовой книжке у меня есть запись — моряк второго класса»

– 17 сентября вам исполнилось 80 лет…

– До сих пор это не было для меня катастрофой, но теперь я начинаю отчетливо осознавать, что перехожу на девятый десяток, и пока привыкнуть к этой мысли не могу. Неужели это про меня? Да, про меня… Но обнадеживает то, что все больше людей уходят в возрасте старше 80 лет. Это медицинский факт. Я читаю ежемесячную газету с некрологами, и всегда там писали: в возрасте 60, 65, 72, 73, 75 лет… И вдруг, за редким исключением, сплошняком уходят за 80. Это удивительно, потому что относится к моему поколению. Поколению, пережившему войну, послевоенные годы, мы жили почти впроголодь, в коммуналках по 75 лет. Совсем не избалованные жизнью. Чем же объясняется наше долголетие? Только успехами медицины? Нет. Тут нужно искать более глубокую причину. Вспомнить муравьев, пчел и как они реагируют на пятна на Солнце. Я за этим наблюдаю и думаю: когда же кончатся наши 80-летние и даже 90-летние? Хуциев умер в 93 года. Еще несколько режиссеров из нашего цеха существуют в очень солидном возрасте. Так что я тоже привыкаю, что мне 80.

– Здорово. А отмечали как-нибудь?

– В узком кругу. Составил задолго список гостей и ежедневно сокращал. Всех не позвал — не потому, что не потянул, а потому что не люблю, когда за столом людей не видно и все быстро превращается в пиршество. Хотелось, чтобы праздник немножко затянулся, встретиться с людьми, с которыми ты давно не виделся. Так что в итоге сократил до 40 старых и новых друзей. И врачей пригласил, что очень важно в нашем возрасте. Были очень хороший зубной врач и замечательный профессор, который занимается моими ногами.

– Вам никак не дашь девятый десяток. Вы в прекрасной форме.

– Ну да-да… Спасибо.

– Как себя поддерживаете в таком тонусе? Это вдохновение от искусства или что-то еще?

– В принципе надо работать. Я много работал этим летом. Набрал курс — это была очень непростая задача.

– Почему? Много талантливых или наоборот?

– Процесс выбора проходил мучительно, потому что всего семь человек брали на бюджет. Ходил к ректору, чтобы дал еще бесплатных мест. Восьмое место он дал, а за одну девочку я решил заплатить сам. Поперхнулся, когда узнал, сколько надо платить — 470 тысяч рублей за год. 10 человек заплатили сами. Взяли еще иностранцев из Украины, Казахстана, Киргизии, Перу, за которых платит их государство. Вот так набрали 30 студентов.

– Чему учите в своей мастерской?

– В большей степени отношению к жизни. Если есть мощная личность с принципами, то она перерастает и в большое кино. Если этого нет, мастеровитость не спасает. Вот этому учу. У меня хорошие ребята. С двумя из них (один из прошлого выпуска, один из нынешнего) делаю проект и радуюсь тому, какие они талантливые и твердые в убеждениях. Некоторые стали актерами: одна девочка очень активно работает в сериалах, а другая пробивается с кровью на подработках.

– Как вы сами решили поступать во ВГИК?

– Я был очень увлечен кинематографом, мы не пропускали новые картины. Наши актеры были для нас как визитная карточка кино. Я очень любил Николая Николаевича Рыбникова. Его «Весна на Заречной улице» произвел на меня неизгладимое впечатление, помню все его реплики. ВГИК — это Рыбников, Ларионов, Белов, Румянцева, Фатеева. Красавцы и красавицы. Я поехал поступать туда с одним астраханским товарищем (Меньшов родился в Баку, но рос в Астраханской области, откуда родом его отец и мать. — Прим. «Антенны»), который подготовился, читал Маяковского, а я даже не знал, что надо готовиться. Первый день мы трусили переступить порог, сидели и с завистью смотрели на студентов. На второй день уже пошли, увидели, как много желающих — 200 человек на место. Хотя не стоит сильно доверять этим цифрам: две третьих, на мой взгляд, можно отсеять сразу, что с помощью туров и делают. Тогда же из разговоров я узнал, что есть еще театральные училища — МХАТ, Щепкинское, Щукинское, ГИТИС… Ух ты! И в них во все документы сразу сдавать не надо. Только на третьем туре, когда отсев один к двум или к трем. Мы, хитрые, решили податься во все вузы, и неизвестно, где бы я оказался, но кое-что определило мою судьбу. Во ВГИКе я прошел самый простой первый тур-консультацию, и мне дали место в общежитии. Я жил там неделю до следующего тура и напитывался особой вгиковской атмосферой, в которой учатся не только актеры, но и режиссеры, сценаристы, операторы, художники. Там были бессонные ночи с такими высокими спорами, к которым я только прислушивался. «Вот красный цвет в фильме „Идиот“ Пырьева, вот как он его решил!» Я хватался за голову: какой цвет? При чем тут цвет? Но… Задохнулся от счастья и понял, что это мой мир. Очень многие, проваливаясь, возвращаются в родной город — ну попробовал, пойду теперь в свой пед, мед, рыбный. Я не предал мечту и поступил во ВГИК не сразу. Та неделя решила мою судьбу, я не стал пробоваться в другие институты, потому что понял, что хочу только этот. То, о чем у меня было приблизительное представление, стало целью жизни. Сейчас из Астрахани прибавились Дюжев, Заворотнюк, тогда — Эмма Виторган, который был нашей звездой.

– Слышала, вы готовите фильм к столетию вуза.

– Фильм о ВГИКе считать за проект довольно легкомысленно. Я взялся снимать его со своими студентами только потому, что 50 лет назад я начинал делать фильм к 50-летию ВГИКа. И он не понравился Тамаре Макаровой, которая увидела в нем насмешку над мужем (Сергеем Герасимовым. — Прим. «Антенны»), а была-то всего одна шутливая фраза, которая закрыла его производство. Собранный материал пытались смонтировать другие, но у них ничего не вышло, и было принято решение смыть пленку. Как бы мне сейчас этот материал пригодился! Когда нынешний ректор узнал, сказал: надо взять реванш и снять к столетию. А так обычно фильм у меня выходит раз в два-три года, а то и в десять лет. Между «Любовь и голуби» и «Ширли-мырли» прошло 11 лет (за которые Меньшов снял еще 24 картины. — Прим. «Антенны»). Несколько раз высказывал желание снимать. И однажды деньги мне дали. Их не хватило, так как фильм планировался костюмированный. И тогда я снял центральный кусок картины, чтобы он произвел неизгладимое впечатление на бизнесменов и они дали мне в три раза больше. Михалков, Бондарчук, Звягинцев — все же они как-то достают большие деньги. И я попробовал. Снял 30 минут. По сюжету мать играла Алентова, дочь — Меньшова. Прекрасный материал. Но сколько я его ни показывал, бомбы не разорвалось. Это было в начале 2000-х. После у меня было несколько сценариев, но все что-то не нравилось и не дописывалось. Сейчас пробую сделать историю о войне в Корее с помощью одного журналиста — он пришел брать интервью и вызвал доверие. Опять упирается в отсутствие финансирования. Однако пытаюсь.

– Ужать смету не получается?

– Нет.

– А о родном Баку хотели бы снять кино?

– Хотел бы снять еще и о Баку, и о Париже, и о Москве, но мне же 80, а не 50. Хотелки есть, а силы уже не те, их надо распределять. Я уехал из Азербайджана в 8 лет. В отличие от дочери, которая помнит себя завернутую в пеленки, я помню себя с пяти лет. Там я пошел в школу на несколько дней, а потом мы уехали в Архангельск, где я по-настоящему учился. Я вернулся в Азербайджан в 20 лет после того, как поработал на заводе в Астрахани, в Воркуте на шахте. Родители моих одноклассников отговаривали меня поступать во ВГИК, уверяли, это только для избранных. Тогда я поехал в Астрахань, и отец, как бывший моряк, устроил меня учеником на водолазный катер, где я проработал год. В трудовой книжке у меня есть запись: моряк второго класса. Так что у меня получилось поработать на земле, под землей и даже под водой в тяжеленном скафандре. Такие громадные усилия нужны, чтобы просто до трапа дойти. А под водой не успеешь стравить воду — начинаешь переворачиваться.

– Архангельск немного помните? Как там жизнь в Арктике?

– Я очень люблю Север. На меня незабываемое впечатление произвели три года жизни там: белые ночи, северное сияние, снег, лыжи, коньки… Это после Баку-то! Лапта летом, а еще бесконечные дрова и костры, чтобы согреться. Красивой жизни мне досталось.

– В конце года еще и ваш самый известный фильм, «Москва слезам не верит», отметит 40-летие. В чем секрет, что его любят столько поколений и он актуален и сегодня?

– Откуда же я знаю? Это тоже тайна не только для зрителей, но и для художника. Так получилось, сложилось: молодость, влюбленность. Почему-то берешь этот материал, хотя со всех сторон не советуют, потому что все это много раз было. Но я был в два раза моложе, чем сейчас, и почувствовал, что это будет близко зрителям. Конечно, трудно было решиться, когда авторитетные для тебя люди говорят, что не надо, а тебе хочется, и ты берешься. Потом актеров надо уговаривать, а сейчас говорят: конечно, материал-то был самоигральный!

– А тогда сценарий долго лежал на полке.

– Откуда насчет фильмов берутся эти легенды про полку? Сценарий даже был опубликован.

– Вы получили за него «Оскар» в категории «Лучший фильм на иностранном языке», но говорили об этом всегда очень скромно.

– В то время в нашей среде не придавали «Оскару» должного значения. Для нас важнее были награды Каннского, Венецианского фестивалей. И вдруг выясняется, что, оказывается, в кинематографическом мире главная награда — «Оскар». Хотя когда из всего мирового кинематографа выбирают твой фильм, это довольно престижно.

– С актерами из этого фильма кроме жены общаетесь? Знаете что-нибудь о судьбе Вавиловой?

– Нет, она ни с кем не общается. Никто из режиссеров или партнеров, где бы она раньше ни снималась, с ней не встречается.

– Вспоминаете не так давно ушедшего от нас Баталова?

– Конечно, это была судьбоносная встреча. Алексей Владимирович очень способствовал успеху и авторитетности этого фильма. А фильм очень поспособствовал его долгожительству. Смешно говорить, но легендарный Баталов с легендарными фильмами в первую очередь вспоминается по роли Гоши. Хотя во время съемок он этого не подозревал, потому что у него за плечами были и «Дама с собачкой», и «Дело Румянцевой» — классные картины с классными актерами и режиссерами. А в памяти осталась «Москва слезам не верит». Это странности жизни.

– Как вы думаете, получил бы ваш фильм «Оскар» сегодня?

– Да кто ж знает. И тогда на успех не рассчитывали. Было принято тайное решение послать мою картину, в основном потому, что она очень понравилась Политбюро и лично Леониду Брежневу. Решили с ним не спорить, зная, что лента обречена на провал. А она получила приз, что в наших кинематографических кругах произвело эффект разорвавшейся бомбы.

– Вы как-то отказались подписывать протокол о выдвижении фильма Михалкова на «Оскар». Как сейчас ваши отношения с Никитой Сергеевичем?

– Как ни странно, они не испортились, но и не улучшились. В тот год в прокат вышли «Елена», снискавшая славу на Каннском фестивале, и «Фауст», получивший приз в Венеции. А его картина провалилась, не имела наград. И я спросил комиссию: чем я мотивирую этот выбор? Опустили глаза и молчат. Но все они подчиненные Никиты Сергеевича Хрущ… ой, то есть Михалкова. Стало ясно, иной результат голосования ему бы не понравился. В итоге картину он все же на «Оскар» послал, но разогнал комитет. И собрал на новых условиях, у меня к ним тоже есть претензии. Все хотел с ним поговорить об этом. Но он нездоров, а нам скоро собираться на новое заседание.

– Как вы думаете, почему сегодня совсем не снимают добрых детских фильмов?

– Потому что мы перешли в другую общественную формацию, которая называется капитализмом и зависит от вложения и возвращения денег. Детское кино деньги не возвращало, потому что билеты на него стоили 10 копеек. Это была государственная политика, и была блистательная детская литература, которую мы до конца не оценили, и был очень хороший детский кинематограф. Сейчас вкладывать в это миллионы? Дети ведь растут в Интернете, где находят столько игр и приключений. Это я видел на своих внуках и знаю, что это такое. С ним разговариваешь, а он параллельно ведет переписку, и ты для него на втором плане. Поддакивает, а сам сидит, уткнувшись носом в смартфон.

– Сами в Интернете совсем не сидите?

– В Интернете смотрю новости по утрам и тесты разгадываю — проверка на интеллект. А дочка смотрит Дудя. Он ей очень нравится.

– Можете назвать фильмы, которые за последние годы произвели на вас впечатление?

– Нет, не могу, не хочу, извините. Со списками под мышкой не хожу. Разве что «Горький» понравился.

– Ваш внук Андрей окончил в этом году актерский факультет. А режиссерские амбиции у него есть?

– Всегда были. В 8–9 лет он снимал кино про свою сестру. Но после школы я сказал ему, что еще рановато идти в режиссеры. Андрей очень увлекся Школой-студией МХАТ, которую окончили все его родные. Она дает серьезный опыт самопознания и самоанализа. Если ты изучаешь и пытаешься жить по системе Станиславского, то никакой психоаналитик не нужен. Андрей изменился в корне за эти четыре года, как, впрочем, и я. Юлия Владимировна очень изменилась, Вера Валентиновна — меньше. Но сейчас он все равно хочет попробовать себя в режиссуре, и я не буду препятствовать.

– В чем секрет долголетия вашего брака с Верой Валентиновной?

– Большая любовь и терпимость, которые воспитываются и возрастают с годами.

– Надо ли давать бывшему второй шанс?

– Вы меня как семейного психолога используете? В нашей семье случилось так, что нашу судьбу один в один повторила наша дочка. Мы где-то на десятом году совместной жизни разошлись с Верой, а Юля на седьмом году приняла решение расстаться с мужем. И, как у нас, у нее была счастливая случайность, когда вдруг вновь просыпаешься в одной постели с любимым. Ее пригласили на съемки вместе с бывшим мужем, и там она разглядела в нем что-то новое и очень благодарна судьбе, что не рассталась тогда с ним окончательно. Сейчас они живут очень радостно, у них двое детей, они счастливы. Я по глазам вижу. Так что второй шанс давать надо.

– И можно еще спросить в честь юбилея? Вы внешне так похожи на одного из моих самых любимых киногероев — доктора Лектора в исполнении Энтони Хопкинса. Вам кто-то об этом говорил уже?

– Говорили, конечно. Только что не на Лектора, а на Хопкинса и не только в этой роли, а он большой артист. Но это правда. Сходство есть.