Моим любимым домом в детстве была дача на Николиной Горе. Сейчас на этом участке живут мои папа Андрей Сергеевич Кончаловский и дядя Никита Сергеевич Михалков. Самое счастливое время у меня связано с этим местом, речкой, с бабушкой Натальей Петровной Кончаловской. Поэтому я всегда мечтал жить за городом и теперь обосновался в Подмосковье.
Это не значит, что я не бываю в Москве — там у меня квартира, но уже лет 8–10 в столице не ночую. Я всегда мечтал построить дом, и, к счастью, подвернулся этот поселок, причем по большей части кинематографический, поскольку большинство жителей — из мира кино. Я имею честь быть председателем этого кооператива. Здесь продавали участки удивительные люди — актеры Олег Янковский, Валерий Приемыхов и режиссер Эльдор Уразбаев, у которых я купил три небольших участка. Все они уже в мире ином, а земля осталась, и я на ней живу.
Я построил дом, который придумал сам. Безусловно, были ошибки: что-то я не сделал, что-то не доделал, но в основном все получилось. Главный принцип моего дома: для хороших отношений и в большой, и в маленькой семье важно иметь возможность не видеть друг друга. Приятно слышать, как на кухне варит суп моя мама Наталья Утелевна Аринбасарова, как под окном бегает мой сын Тимур (в апреле ему исполнилось 3 года. — Прим. «Антенны»), кто-то пылесосит. То есть жизнь идет, но тебя никто не трогает и даже не видит. И ты их не видишь. Захотел — увидел. Я думаю, что после вынужденной самоизоляции люди меня очень поймут.
У мамы абсолютно своя зона: туда никто не ходит, когда ее нет, потому что она этого не любит. Детская территория — отдельно. Самая большая, конечно же, моя: я строил дом в 40 лет, и мои эгоистические чувства были выше, чем сейчас, так что я выделил себе больше помещений.
Дом построен в английском стиле. Англию за последние 20 лет я разлюбил, хотя раньше очень уважал, и учился, и жил там долго, даже думал по-английски. Но их стиль мне все равно нравится. Какие-то воспоминания от моего кембриджского и оксфордского прошлого — во внешнем виде зданий.
Здесь совсем нет покупной мебели. Почти вся сделана вручную. Я давно сам придумываю интерьеры. Проще найти картинку и показать ее мастеру, чтобы он сделал именно так, чем посмотреть тысячу шкафов. Так я создал 5 или 6 интерьеров в своих квартирах — и немного подустал. Сейчас я скорее куплю готовую мебель. Но в этом доме очень мало купленного, практически все сделано, переделано и восстановлено. Или стоит какая-то старинная мебель, которой я увлекался в свое время. Однако это увлечение дорогое, так что я не собрал огромную коллекцию антиквариата, и предметы не особенно ценные. Есть несколько вещей, которые символично связаны с тем, чем я занимаюсь.
Я дружу с приемным сыном гениального режиссера Сергея Параджанова. И в моей спальне стоит шкаф, который погибал в котельной «Мосфильма», а он предложил мне спасти его и взять себе. Мастер-краснодеревщик Анвар, знаменитый тем, что делал вручную кабинеты генсекам в Кремле, восстановил этот шкаф. Мы храним в нем одежду.
Или вот стол, за которым, работая в квартире у отца, сидел Андрей Тарковский и писал сценарий к фильму «Иваново детство». Он частенько оставался у отца, потому что они допоздна работали.
И третий предмет, который мне очень дорог, — это кресло из дома великого писателя Юрия Нагибина. Мы с ним плотно общались в Лондоне, где они с моим отцом писали сценарий к фильму о Рахманинове, который до сих пор не снят. А я как раз переехал в Великобританию учиться. Нагибин произвел на меня огромное впечатление. Как-то я сказал ему: «Как быстро пролетела неделя», а он ответил, что так быстро пролетит и вся жизнь. Это было 35 лет назад, а как будто вчера. И вот как-то распродавалась его мебель, и я позволил себе купить то самое кресло.
Я много учился в разных образовательных учреждениях и, будучи небогатым студентом, жил в маленьких пространствах. В мои обязанности входило четко контролировать свои вещи. Нельзя было купить лишний компакт-диск, книгу или рубашку. Купил новую — нужно отдать старую, потому что некуда вешать. С одной стороны, это хорошо — ты не забарахляешься. Но с другой утомительно. Поэтому хотелось, чтобы собственный дом был большой. Он, может, даже чересчур большой, а на самом деле нет — уже и места не хватает.
На участке я сажаю деревья, которые привожу со съемок. У меня растет лиственница с вершины вулкана на острове Итуруп, которую я сам выкопал и привез. Есть лиственница из Магнитогорска, береза из Хабаровска, два дуба из Минска. К сожалению, засохла лиственница из Карелии, где мы в прошлом году снимали фильм «На Луне».
Может, это возрастное, но мне стало доставлять огромное удовольствие смотреть за жизнью растений. Они одушевленные, и у них есть информационная сущность, которую они получают из воды.
Я против ландшафтных дизайнов. Посадил дерево — и пусть оно растет так, как ему полагается. Если они начинают конфликтовать между собой, то где-то подрезаем. Но я не садовник и не огородник. Абсолютным достижением моих и маминых усилий была малюсенькая морковка — прямо наноморковочка. У нас сложная земля — суглинок, мало что растет. Зато здесь когда-то был орнитологический заповедник, и до сих пор певчие и другие птицы остались.
Картины… Вы не представляете себе, какой сильной была советская живописная школа. Когда бываешь в Ташкенте, Бишкеке, Алма-Аты, то там можно купить качественные картины классической соцреалистической живописи за тысячу рублей. Куда бы я ни ехал, везде стараюсь приобрести одну или две картины, гравюры, художественные фотографии, скульптуру.
Папе дом очень понравился по двум причинам: во-первых, здесь многие эстетические решения — дизайнерско-технические, взятые у него. Это он давно решил, как тут все располагать, например, небольшой чайно-кофейный уголок на третьем этаже. Во-вторых, он в какой-то степени англоман, одно время жил в Лондоне и, я думаю, хотел бы иметь такой дом, хотя у него свой замечательный деревянный совершенно другой постройки.
Моя территория — архив, здесь сложено все по работе. Эта книга — семейная реликвия, она досталась от отца. В ней до определенного года записывались рождения и смерти наших предков. Например, Вольдемар: родился 3 июля 1817 года в 6:50 утра. А потом помер Вольдемар в 1905 году. Я не знаю, по какому принципу это записывалось. Он может быть каким-то внучатым племянником. И так по годам: 1820, 1847, 1865-й… И все это по-французски. Наташа родилась 20 мая 1822 года. Я, конечно, хотел записать сюда и Тимура, и Машу (19-летняя дочь режиссера. — Прим. «Антенны»). Сам я там не записан. Запись оборвалась в какой-то момент и больше не возобновлялась.
Гравюры моего английского колледжа, который я окончил в Кембриджском университете в 1994 году (на фото выше — прим. ред.). Это XIX век, когда там бродили овцы. А здесь я жил. Кстати, этот колледж окончил Гарвард, который потом уехал в Америку и основал свой колледж в городе Кембридж.
И наш семейный герб (на фото выше — прим. ред.). Какой-то дурак, может, и я, забивал им в детстве гвоздики. И этот герб все мы, Михалковы, носим на мизинце.
Прим. «Антенны»: герб рода Михалковых внесен в общий гербовник дворянских родов Российской империи. Щит на нем разделен перпендикулярно на две части, из них в первой в красном поле виден до половины вылетающий белый орел с распростертым крылом, держащий в лапе серебряную шпагу, обвитую лаврами, и над орлом серебряная шестиугольная звезда. В левой части, разделенной диагонально к правому нижнему углу на два поля: голубое и красное, изображена шестиугольная золотая звезда. Щит увенчан дворянскими шлемом и короной. Нашлемник: три страусовых пера. Намет на щите голубой, подложенный золотом.